Социология обычно рассматривается как наука, занимающаяся деструкцией и редукцией. Я не разделяю эту точку зрения. Для меня социология — это наука, которая призвана помогать нам лучше понять непонятное в нашей социальной жизни, объяснить его. Поэтому я и выбрал на первый взгляд парадоксальное название для этой книги — «О социологии одного гения». Моя цель, таким образом, не деструкция или редукция гения. Она в том, чтобы сделать его человеческую ситуацию более понятной и, возможно, также внести небольшой вклад в прояснение вопроса о том, что можно было бы сделать, дабы предотвратить судьбу, подобную той, какая постигла Моцарта. Представив его трагедию так, как я пытаюсь это сделать, — а это лишь пример более общей проблемы, — возможно, удастся добиться того, чтобы люди немного лучше сознавали: с новаторами надо вести себя осторожнее.
8
Сюда же относится тот факт, что функции, которые надлежало исполнять людям, служившим при дворе, были слабо специализированы: например, когда Бах в 1708 году получил при веймарском дворе чрезвычайно набожного герцога Вильгельма-Эрнста место органиста, ему приходилось помимо этого в мундире гайдука играть на скрипке в маленьком придворном камерном оркестре.
9
Эта раздвоенность, вне всякого сомнения, характерна не только для Моцарта. Ее — и ее влияние на облик и манеры человека — можно наблюдать и в судьбах других художников и интеллектуалов буржуазного происхождения, живших в придворном обществе. Одним из широко известных примеров является история о том, как Вольтер хотел драться на дуэли с одним представителем высшей знати, который его, как ему показалось, оскорбил, а тот вельможа велел одному из своих лакеев посреди улицы поколотить его — в знак того, что бросавший ему вызов буржуа, на его взгляд, зазнался. Тот факт, что людей буржуазного сословия, отличавшихся особой художественной или интеллектуальной одаренностью, в некоторых парижских салонах и в домах некоторых германских и итальянских аристократов принимали почти как равных, легко может заставить забыть о том, что на протяжении всего XVIII века, а в значительной части Европы и до 1918 года владыки и правители воспринимали буржуа как людей низшего ранга и обращались с ними соответственно.
10
«Жизнь под лестницей» (
11
См.:
12
Этой традицией объясняется тот факт, что мы так часто встречаем в Германии целые семьи мастеров искусств, подобные семьям Моцарт или Бах.
13
14
Сравнение с Англией, где в XVIII веке производилось мало музыки высокого уровня, за исключением импортной, напоминает, кроме того, о том, что более высокая музыкальная продуктивность в государствах-преемниках старой Германской империи, возможно, связана с другой структурной особенностью, а именно с различными отношениями между дворянством и буржуазией здесь и там. В Германии барьеры между этими двумя слоями были относительно высокими, с редкими возможностями для пересечения границ. Социальное и политическое подчинение буржуазии дворянству, особенно придворному дворянству, было гораздо более строгим и ярко выраженным, чем в Англии.
15
Моцарт недостаточно быстро сочинил клавирный сокращенный вариант своей музыки к «Похищению из сераля» — два издателя выбросили произведение на рынок, не заплатив ему ни гроша. Никакой защиты авторских прав не существовало. За каждую из опер автор, скорее всего, получал только разовый гонорар, а позже — максимум еще что-то, если сам дирижировал.
16
Развитие концертного дела, очевидно, проходило в три этапа: концерты для приглашенных слушателей, затем концерты по подписке и, наконец, платные концерты для незнакомой аудитории. Во времена Моцарта, по крайней мере в Вене, последняя стадия еще не была достигнута. Он должен был сам нести риск, организуя концерты, — отсюда необходимость предоплаты, подписки, которая свидетельствовала о заинтересованности достаточного количества людей, чтобы предприятие не стало убыточным.
17