Подъехала бригада из морга. Полицейские расступились, пропуская санитаров с носилками, а я остался на месте, и тени прошли сквозь меня. Странное чувство; когда видишь такое, возникает обратный эффект – уже не вполне понимаешь, кто же на самом деле тень.
Ну что же, настало время взглянуть на клиента. Но прежде чем подняться по лестнице, я проверил черный ход. Случалось, клиент давал деру, и это вынуждало меня применять специальный инструментарий. Не буду изображать из себя гуманиста и притворяться, будто мне совсем уж не нравилось пускать в ход свои игрушки, но все-таки подобные случаи относились к внештатным ситуациям и не хотелось бы без уважительных причин исчерпывать их лимит.
Дверь черного хода я запер лично. Запертыми оказались и двери на лестничной площадке второго этажа. Конечно, пока я не мог воспрепятствовать клиенту, возникни у него желание выброситься в окно, однако тут вступало в силу железное правило: пытка никогда не кончается. Хозяин ознакомил меня с этой доктриной перед моим первым выездом на задание. Излагаю очень коротко: если вы думали, что со смертью тела ваши мучения закончились, то вы сильно просчитались. Наверное, у вас возникает вопрос, не чувствую ли я себя после этого пособником палача? Да, чувствую. Меня греет мысль о том, что я способствую справедливому возмездию. Кто, где и когда в обычной жизни мог хотя бы заикнуться об этом, если не считать туманных религиозных обещаний касательно воздаяния? А я могу – благодаря Хозяину. Но мне не избавиться и от другой мысли – совсем не такой теплой и, по правде сказать, наполняющей меня леденящим предчувствием той самой бесконечной пытки, только теперь уже со мной в роли жертвы.
Вскоре выяснилось, что на легкую прогулку рассчитывать не приходится. Перед открытой дверью одной из квартир на третьем этаже, в которую беспрепятственно вошли санитары с носилками, я наткнулся на завесу. Не то чтобы наткнулся – я погрузился в нее, но двигаться дальше стало затруднительно. Потеря ориентации, жуткий страх, искаженное пространство, исчезновение всего, что меня окружало, нечеловеческие ужасающие вопли из темноты, багровые огни умирающих звезд – в общем, я испытал на себе все прелести тибетского стиля.
Наличие завесы означало, что клиент оказался предусмотрительным и заранее нанял себе проводника. Это затрудняло доставку. Еще как затрудняло. Придется попотеть, и хорошо, если только попотеть.
С тибетским сопровождением я имел дело впервые – очень уж трудно найти квалифицированного специалиста. И, наверное, оно дорого обходится, тем более что платить надо вперед. Мои знания в этой области были чисто теоретическими, то есть практически бесполезными. Я знал о существовании египетского стиля, индейского, гаитянского – и новомодного, именовавшегося тотальным стиранием или стилем тысячи и одного «нет». Вот с последним однажды довелось столкнуться. Что вам сказать – детский лепет. Нельзя доверять этим современным штучкам. Если хотите иметь результат, пользуйтесь тем, что проверено временем и десятками поколений, ушедших на тот свет. Вам придется раскошелиться, но, как говорится, сколько платишь, столько и получаешь.
Что-то я отвлекся – не иначе, сказывалось пагубное действие этой чертовой завесы. Так и есть: внимание рассеивается, начинаешь думать о несущественном, теряешь концентрацию. Я отступил и заставил себя сосредоточиться. Нет сомнения, что завеса круговая, значит, нет и смысла искать обходные пути. Клиент под защитой, как в коконе, и только его последний тибетский друг знает, во что он там переродится (а может, и друг не знает). Моей задачей было не допустить перерождения.
Для начала я попробовал штуковину, которой прежде не пользовался, но неизменно брал с собой на задания, следуя инструкции. Вот и пригодилась. Я выудил из внутреннего кармана что-то вроде темного зеркала размером с ладонь, по ту сторону которого проглядывала сеть, напоминающая паутину, только более замысловато сплетенная. На мгновение мое лицо отразилось в зеркале в виде множества фрагментов, но при этом каждый был целым лицом, а не его частью.
Я вспомнил инструкции. Шагнул к завесе, держа зеркало перед собой. Навстречу мне выдвинулся толстый господин с чемоданчиком – похоже, эксперт из крипо. Толстяк на мгновение замер, недоуменно огляделся, будто почувствовал что-то странное, затем посыпался вниз по лестнице.
Еще один шаг. Снова темнота и разбуженный улей ада. Ближе, ближе… Вдруг – тоннель, пробитый сквозь мрак. Сработало зеркало?.. Нет, ловушка. Я увидел в глубине тоннеля собственную спину. Теперь не выбраться ни вперед, ни назад. Я попал в беличье колесо отражений. Внутри похолодело. Ну как, придурок, достаточно острых ощущений? Чувствуешь себя живым? Это ненадолго, если не найдется выход…
Я закрыл глаза и закатил зрачки, будто в смехотворной попытке увидеть притаившийся позади глазных яблок мозг. Багровое адское пятно на внутренней стороне век поползло влево. Я шагнул вправо.
Снова оказался на площадке перед открытой дверью – но для меня все равно что запертой. Уф, повезло. Теперь надо быть вдвойне осторожным. С таким проводником мне в одиночку не справиться. Придется вызывать извлекателей.
Я отправился на улицу в поисках телефонной будки. Перед подъездом уже торчал патрульный из защитной полиции и сдерживал натиск двух молодчиков, в которых я по повадкам опознал журналистских крыс, почуявших запашок дешевой сенсации. Паульзен разговаривал с экспертом. Гестаповцы прятались в машине от начавшегося дождя. Я не ощущал капель, а мой костюм оставался сухим.
Кое-что еще изменилось, и своей непредсказуемостью это напоминало кошмарный сон. Под крышей здания, стоявшего напротив, появились горгульи. Из их пастей сыпался то ли пепел, похожий на снег, то ли наоборот. На вид горгульи были каменными, а там кто их разберет. Я поднял взгляд выше – трудно привыкнуть к отсутствию неба в Послесмерти; мгла над крышами едва заметно шевелилась, будто кишела червями.
Телефонная будка находилась на Вольдемарштрассе, в полусотне метров от перекрестка. Внутри ее виднелся женский силуэт. Я зашел в будку и почти слился с тенью. Забавно было ощущать где-то внутри себя призрачный стук чужого сердца – словно звук далекого колокола. А еще зародыша в чреслах.
Набрал номер. Мне ответил глухой голос. Я назвал адрес. При этом я слышал другой, тихий разговор. Женщины обсуждали какого-то «стервеца Отто». Я улыбнулся совпадению имен. Судя по всему, в отличие от меня моему тезке везло в любовных играх. Дамы негодовали. Потом одна из них сказала: «Кажется, нас кто-то слушает». Я сказал: «Вас слушает Отто». «Ты что-нибудь слышала?» – спросила одна. «Да ну, глупости», – ответила другая. Я опустил трубку на рычаг.
В ожидании извлекателей я держал подъезд дома номер тридцать один под наблюдением. Никого, кто своей плотностью мог бы сойти за проводника, не заметил. Да и вряд ли специалист такого уровня подставился бы. Он находился либо внутри, либо где-нибудь поблизости, но в надежном укрытии. Если обеспечивает сопровождение дистанционно и дистанция превышает пятьдесят метров, я снимаю шляпу.
Извлекатели прибыли в фургоне с надписью «Маканда». Агропромышленный концерн». Три хмурых гермафродита неопределенного возраста в одинаковых форменных комбинезонах могли бы сойти за бригаду грузчиков. У меня от них мурашки. Я здесь гость, а вот они постоянные обитатели. Я не в состоянии представить, что творится у них в головах и чем они обязаны Хозяину. Сами понимаете, с ними не побеседуешь, что называется, по душам.
Я показал на окна третьего этажа. В одном из них мелькнуло чье-то лицо. Извлекатели принялись расставлять аппаратуру – ширмы, соединенные проводами. Один из них отправился во двор дома. Постепенно образовалась пентаграмма. Когда все было готово, они врубили генератор, установленный в фургоне, и включили стиратель.
В первые мгновения как будто ничего не происходило. Правда, стоя за пределами пентаграммы, я ощущал себя так, словно изнутри отслаивается кожа и образовавшиеся частицы попадают в кровь. Она все медленнее и медленнее течет по жилам… Потом началась дематериализация здания номер тридцать один по Мантойфельштрассе. Крыша распалась на куски и унеслась в сумерки точно стая вспугнутых ворон. Следом, потеряв четкость очертаний, вспучился и стал разваливаться четвертый этаж.