Вспомнив о больших синих вкусяках из-за которых, он чуть было не расстался с жизнью, гоблин встал и отправился на поиски сада. К его огорчению, сад оказался полностью уничтожен. Большая часть выгорела, меньшая была истоптана так, словно по ней пробежало стадо тяговых мамонтов, вдобавок с привязанными к ним сеялками. На входе в сад лежал мёртвый эльф, сжимая в руках стрекатор – сильно модифицированный моллюск, плюющийся иглами с парализующим ядом к тому же причиняющим сильную боль по ощущениям похожую на ожог. Такие стрекаторы эльфы-друиды использовали для усмирения или наказания гоблинов когда нужно было выразить общее недовольство постреляв в кого только захочется, а не наказать конкретного виноватого.
Видимо против пятнистой брони пришлых стрекатор оказался не очень полезен потому, что грудь друида была разворочена молниями, а на лице навечно застыло недоуменное выражение и полное непонимание происходящего. По дуге обогнув мёртвого хозяина, гоблин пошарил по более-менее уцелевшей части сада, нашёл несколько давленных плодов и тут же умял их. Убедившись, что больше не уцелело ни одной большой синей вкусняхи, Шмыга, осторожно, постоянно ожидая подвоха, приблизился к телу мёртвого эльфа. Ткнул его палкой. Эльф продолжил лежать неподвижно. Естественно, ведь он был мёртв. Шмыга понимал это, но веками внушаемый остроухими хозяевами страх одновременно и отпугивал мелкого гоблина и подначивал, дразнил его.
Набравшись храбрости, Шмыга ударил эльфа кулаком, потом пнул ногой и, наконец, плюнув ему прямо на лицо, гоблин впервые задумался о том, что ему, собственно, делать дальше.
Можно попробовать вернуться к своим. Поместье хозяев горит, а сами они лежат мертвецами. Вернуться можно, вот только…
Шмыга задумался. Он как раз и вызвался проникнуть в поместье не только ради уважения соплеменников, но и потому, что обычная, привычная жизнь сельскохозяйственного гоблина ему успела о надоесть до крайности, несмотря на его относительную молодость. Просто Шмыга был умным гоблином и, в отличии от многих других соплеменников, успел прекрасно понять, что ничего иного, никакой другой жизни ему не светит. Только одно и тоже, день за днём, год за годом. Кого другого подобная жизнь могла устроить. Но только не Шмыгу. Правда была одна проблема: он совершенно не знал как можно хоть что-нибудь изменить.
Поэтому и вызвался пролезть на запретную территорию. Не только для того, чтобы впечатлить и добиться благосклонности красотки из своего племени, сколько чтобы хотя бы на миг, на краткий миг, представить будто он сам управляет собственной жизнью и сможет её изменить, если захочет.
Как оказалось – не может.
Но всё изменилось с внезапным появлением пришлых прилетевших на тех огромных птицах, которые нефига не птицы.
Конечно, Шмыга боялся. Вот только то, что можно было бы назвать «страстью к приключениям» в нём было сильнее страха. Осторожно подобравшись к месту посадки тех странных штук, незамеченный часовыми, гоблин залез внутрь и спрятался между тяжёлых коробок. Спрятался хорошо и обнаружили его только уже когда вернулись обратно и принялись вытаскивать тяжёлые коробки. Пришлые о чём-то поговорили на своём языке, а после тот пришлый, что освободил и напоил Шмыгу передал его другому верзиле. Новый верзила внимательно посмотрел на Шмыгу и спросил: -Так что же мне с тобой делать?
Шмыга не ответил. Он не понимал языка пришлых и, разумеется, не понял вопроса, хотя, больше по интонации, догадался что это, скорее всего, был какой-то вопрос.
Впрочем, даже если бы он каким-то чудом понимал русский язык, мелкий гоблин не смог бы ничего ответить. Если честно, то он понятия не имел что дальше будет делать он сам. Куда тут ещё пытаться угадать что будут делать уже с ним.
Невозможно! Непонятно! А между тем события вокруг мелкого гоблина уже начали развиваться по своей собственной логике.
Глава 11. Задачи прикладной лингвистики
(девяносто четвёртый день с начала активной стадии вторжения)
Прямая радиосвязь между «большой землёй» и плацдармом в другом мире отсутствовала, но ведь можно записать передачу на носитель информации там, перевести сюда и уже здесь воспроизвести её снова. Старенький ноутбук подключенный к некоторой копии МИР-системы, разворачиваемой сейчас инженерами на «этой» стороне, выступал в качестве периферийного устройства. Его скромный и немного бледный экран служил окном входа в только начавшееся появляться цифровое отражение посёлка «Первый», как с подачи Сергея Андреевича Писарева, главы и хозяина ЧВК «Писатели», люди назвали своё первое постоянное поселение в другом мире.
Его основные жители – военные и учёные, в том числе прибывшие из других стран. Гражданских совсем немного: строители, рабочие, пожалуй, всё. Да и могут ли вообще быть гражданские лица в стране, отчаянно сражающейся за своё существование? То, что данный конкретный человек не участвует напрямую в боях и не стреляет во врагов из автомата не значит, что он не участвует в общей войне. Не принимает участие напрямую, но участвует опосредованно, трудом своих рук и ума. Жаром своего сердца, наконец.
Ведь мы все сегодня в одной лодке посреди бушующего океана, вдали от любых берегов. Утонет лодка – погибнут все. Выдержит, выстоит – будем жить. Значение имеет лишь сумма усилий, только общий импульс и не важно кто действительно вложил всю душу, кто, в самом прямом смысле рвал жилы, щедро разменивая собственное здоровье, а кто работал спустя рукава, в лучшем случае от звонка до звонка, с перерывом на обед и чай или вовсе немножко вредил. Всё решает только общая сумма усилий. Как всегда. Как во все времена.
Мы всегда были в одной лодке, только размер этой лодки немного варьировался – от отдельной семьи, до племени, потом нации, потом многонационального государства и, когда-нибудь в будущем, до всего живущего на земле человечества, а, может быть, и ещё дальше.
Всегда в одной лодке, в бесконечном океане в котором ночью отражаются звёзды. А может быть этот океан и есть настоящее море звёзд, по которому плывёт наша лодка – планета? Огромный чёрный корабль.
Какого имя ему?
Страна Россия? Федерация? Содружество всех народов и наций Земли – империя человечества?