Царица умирала. Темно-зеленые стебли пожухли и сморщились, центральный ствол осел, а цветы разом посохли и опали. Она еще пыталась шевелиться, но было ясно – это агония, и ее уже ничто не спасет…
Охрана в панике выбегала из павильона, он опустел в считаные минуты. В оранжерее остался лишь умирающий цветок и Горшок, лежащий прямо под его центральным стволом. Царица или побрезговала им, или ее стебли схлопнулись слишком рано, и Мишка просто остался «за бортом». Пока цветок был жив, стебли закрывали его, а сейчас они опали, но до Мишки уже никому не было дела.
Плакал ребенок, тихонько, тоненько, протяжно подвывая. Откуда он тут? Глюки?
Мишка открыл глаза. Мультик! Это он оплакивал своего хозяина, распластавшись на нем и обхватив лапами.
– Мультик, киса… Живой я, живой.
Кот поднял голову, укоризненно посмотрел на Горшка: напугал ты меня, хозяин. Потом встал, потянулся, и сделал пару шагов проч. Остановился, обернулся посмотреть, идет ли за ним Мишка.
– Иду, иду. Знаю, что уже завтракать пора. А заодно и обедать, и ужинать.
И Горшок с котом ушли, ни разу не обернувшись и не посмотрев на то, что осталось от оранжереи и ее обитательницы.
– Батюшки светы! Вы где шатались? Вера, тащи воду! Пропащие явились, мыть буду!..
Вместо эпилога
«А в деревне Гадюкино шли дожди…»
Ночью Смотрителю не спалось, было тревожно. Он чувствовал – что то происходит. Именно сейчас, в это мгновение случилось что-то непоправимое. И он не знал, хорошо это или плохо. Попытки подсчитать овец, верблюдов и ёжиков не увенчались успехом. Паника росла, словно снежный ком, и ни о каком сне уже не могло быть и речи. Роман Ильич встал с постели и пошарил ногами, пытаясь найти лежащую на полу обувь.
– Что за чёрт… Да где же вы?
Наконец он нащупал один ботинок.
– Ш-ш-ш— ш… Шшши-и-и-и-и-и…
Смотритель резко обернулся.
– Кто тут?
Он схватил лежащий на столе фонарик и трясущимися руками несколько раз нажал на кнопку. Свет не зажигался.
– Шшши-и-и-и-и-и…
– Кто тут?!