– Я прекрасно понимаю ваши чувства, Руслан, ваше недоумение, ваш страх и обиду, но что произошло, то произошло. Вы оказались втянуты в одно странное и загадочное дело, и теперь вправе узнать все его подробности.

– Да уж, если возможно, ― не без язвительной иронии бросил я, убирая со лба мокрые волосы.

– И как выглядит мой племянник? ― неожиданно спросил Ракицкий. ― Знаете ли, Руслан, двадцать лет его не видел… Любопытно.

– Выглядит он совсем неплохо, ― резко отрезал я, вспомнив подобный наивный вопрос Софьи Петровны.

– Да, естественно, ― тихо пробубнил себе под нос профессор. ― Столько лет прошло… А я запомнил его совсем юным мальчиком. У него были на редкость пытливый ум и яркое воображение…

– Вы хотели рассказать о письме, ― напомнил я Ракицкому.

Профессор отвёл взгляд и провёл рукой по своим редким седым волосам, пытаясь хоть как-то пригладить жидкие торчащие лохмы на своей голове.

– Ну да, письмо… ― задумчиво сказал он и откинулся в кресле. ― С него-то собственно и началась эта печальная история… Мой отец, его дед, Пётр Ракицкий подарил письмо Славе, когда тот был ещё совсем маленьким мальчиком. Оно было своеобразной реликвией фамилии, переходящим символом смены поколений. О его существовании за пределами дома не было принято говорить, но внутри семьи все знали об этом странном ритуале. Содержание письма тоже не представляло собой некой абсолютной тайны, хотя об этом тоже старались не распространяться, пытаясь поддерживать странное сакральное чувство вовлечённости в общую традицию семьи. В этом, в общем-то, не было ничего необычного. Во многих семьях до сих пор существует обычай передачи от старших младшим своеобразного талисмана фамильной общности. В принципе, это может быть любой предмет – часы, драгоценности, книга, статуэтка… У нас это было письмо. Видите ли, Руслан, наши предки были родом из Франции и появились в России в восемнадцатом веке, спасаясь от революционных репрессий молодой республики. Тогда в России обосновалось много гонимых выходцев из охваченной пожаром Франции. И так уж сложилось, что единственной вещью, сохранившейся с тех времён и приобретшей значение фамильной ценности, стало это странное послание средневекового канцлера Ногаре. Пересказывать его не имеет смысла, – подозреваю, вы читали его… Не правда ли? – Ракицкий испытующе посмотрел на меня. – По крайней мере, перевод… Он, кстати, сделан моим отцом с латыни, и сделан очень профессионально. Старик прекрасно знал латынь и французский язык, был большим любителем французской истории и литературы. Но справедливости ради надо заметить, что в общем котле его русской, венгерской, татарской и немецкой крови французская капля была совсем незаметна.

– И вы никогда не пытались сделать информацию, содержащуюся в письме, достоянием гласности? ― удивлённо спросил я. ― Ведь вы же историк. Вы же понимаете, что этот документ представляет собой великую историческую сенсацию.

Ракицкий утвердительно покачал головой:

– Руслан, я прекрасно понимаю ваши чувства. Вы правы, сложно побороть в себе это всепоглощающее научное тщеславие и желание признания в учёном сообществе. А тут такой материал… Я не раз ловил себя на мысли, что письмо могло сделать меня знаменитым. Но всегда брала верх и останавливала меня семейная солидарность. Публичность уничтожила бы навсегда этот трогательный ритуал приобщения к корням в нашем семействе, разрушив нити, которые связывали нас. И потом, существовало одно немаловажное обстоятельство, которое делало представление этого письма научному сообществу бессмысленным. Впрочем, на этом я остановлюсь позже…

Итак, Слава получил нашу реликвию в подарок. Когда он смог понять всю ценность информации, которую содержало письмо, авантюрное чувство исторической тайны навсегда завладело им. Тамплиеры стали его фетишем, а идея поиска их реликвии овладела его разумом. Письмо Ногаре не только открывало нам тайны процесса храмовников, но и ставило вопросы, главным из которых был вопрос: что представляла собой реликвия тамплиеров?

– И что же это было? ― нетерпеливо спросил я.

– Разве вы не знаете? ― откровенно удивился профессор. ― Слава вам не сказал об этом?

– Нет.

– Странно… ― Ракицкий щёлкнул языком. ― Именно ответ на этот вопрос составлял его особую научную гордость. Этим открытием он в своё время поделился с Андреевым, но тот осмеял его догадку… Слава исходил из предположения, что намёк на особый характер реликвии лежит на поверхности – он скрыт в самом названии ордена тамплиеров.

– Орден Бедных Рыцарей Христовых Храма Соломона. Но где здесь зарыт тайный смысл? В каком слове?

– В последнем.

– Но это не новость. Уже масоны говорили об особой связи между тамплиерами и легендарными каменщиками Хирама Сидонского, построившими Храм Соломона. Многие исследователи утверждали, что тамплиеров связывало с Храмом не только место их первоначального обитания в Иерусалиме, но также особый дух сообщества и тайные знания.

Ракицкий отрицательно покачал головой.