– Так-так, – пробормотал Сарычев и заинтересованно щёлкнул языком. – И выходит, эти самые катары стали обладателями той уникальной реликвии, которую нашли в Иерусалиме и так долго сохраняли у себя тамплиеры?
– Вероятно, это так.
– Что же это за реликвия?
– Этого я не знаю.
Я откровенно развёл руками – об этом мне Полуянов так и не рассказал. Тут мне нечего было скрывать от спецслужб.
Сарычев окинул меня недоверчивым взглядом.
– Ну, хорошо, – подумав, сказал он. – Можно посмотреть на это загадочное письмо канцлера Ногаре?
Я почти не сомневался, что вчерашнее нападение на меня и мою квартиру было связано именно с этим письмом. Странный документ. Каким образом он вообще мог оказаться у молодого советского историка? С какой целью Полуянов передал его на хранение Андрееву? Забытый всеми, документ пролежал у Андреева двадцать лет. Но теперь он стал крайне необходим всем. Его крадут, из-за него убивают. Но почему? Он нужен Полуянову, нужен моим неизвестным преследователям, он интересует спецслужбы. Почему? Неужели существует нечто мной не увиденное, нераскрытое в этом старом листке бумаги, то, что делает это письмо не просто хоть и важной, но частицей истории, а ключом, связывающим загадки прошлого с тайнами современности. В чём же особая роль этого документа? Я не знал этого.
Я чувствовал, что Сарычев тоже вряд ли представлял, чем может послужить это загадочное сообщение из прошлого тем, кто с такой настойчивостью пытается им завладеть. Но он был всего лишь исполнитель. А кто за ним стоит? Что нужно его хозяину? Письмо было моим главным и последним козырем. Используй я его сейчас, я рисковал проиграть игру, так и не поняв, в чём состоит её смысл. Не узнав причину, по которой этот документ стал объектом опасного интереса, я не должен был его отдавать в чьи-либо руки.
– Письма нет, – ответил я, уверенно глядя в окаменевшие в ожидании ответа серые глаза майора.
– Как? – Сарычев удивлённо вскинул брови.
– Его украли у меня вчера из квартиры, – не моргнув глазом, солгал я.
С момента моего заключения прошло пять дней. Если бы не обстоятельства моего вынужденного заточения и чувство напряжённого беспокойства, я, наверное, был бы даже рад тому, что волею судьбы оказался в чужой квартире под охраной вежливых и исполнительных людей. В стенах квартиры я был абсолютно свободен, мог смотреть телевизор, слушать музыку или читать книги. Со мной обходились демонстративно вежливо, сохраняя необходимую дистанцию, старались выполнять мои нехитрые просьбы и без нужды не беспокоить. С питанием вообще всё было на высшем уровне – мне заказывали на дом ту еду, которую я сам выбирал.
Со мной постоянно находились два сотрудника ФСБ, которые менялись через сутки. Молодые ребята, мои ровесники с необходимым служебным подозрением поглядывали на меня и внимательно следили за тем, чтобы я не совершил никаких бесполезных безрассудств. Я, играя в общительного и весёлого компаньона по совместному времяпровождению, пытался было наладить с ними более-менее неформальный контакт, но это у меня получалось не очень хорошо – либо у ребят были строгие инструкции на этот счёт, либо у меня, по жизни затворника и одиночки, этот наигранный интерес и дружелюбие отдавали откровенной фальшью. Впрочем, это обстоятельство меня не сильно расстраивало. Пристальное внимание к моей особе скорее забавляло, нежели удручало. Естественно, ранее у меня не было опыта сидения под охраной, тем более такой серьёзной.
Я не мог пожаловаться на своих «тюремщиков» – они были внимательны и предупредительны. Но существовало одно обстоятельство, которое сильно раздражало меня в ситуации вынужденного заключения, – мне категорически запрещалось выходить из квартиры, даже на лестничную площадку, и звонить куда-либо. Ещё вечером первого дня Сарычев вывез меня на машине в город, где я из телефона-автомата позвонил своим родителям и предупредил, что на несколько дней должен уехать из города по делам своей фирмы и что мой мобильный телефон это время работать не будет. Родители вполне спокойно отнеслись к этому, совсем буднично поинтересовавшись, как идёт работа над диссертацией, в конце пожелали мне успехов в поездке. Я сразу наивно спросил Сарычева:
– Их тоже слушают?
Майор в ответ коротко бросил:
– Выясняем.
В разговоре с коллегами из моей книжной конторы пришлось придумать другую причину своего отсутствия на рабочем месте – мой отпуск к тому времени уже закончился. И этой выдуманной причиной стала внезапная и сильная простуда.
Майор Сарычев приходил практически каждый день и находился в квартире примерно до обеда. Однажды он попросил рассказать меня о встрече со Станкевичем и Полуяновой и, молча, не задавая никаких дополнительных вопросов, выслушал достаточно откровенный пересказ наших бесед. После этого майор, видимо, узнав от меня всё, что хотел, больше не задавал мне никаких вопросов и тем более не сообщал никаких новостей о деле Полуянова.