Я выпрямился в полный рост и стоял в тупом параличе, не имея сил отвести свой взгляд от глаз мёртвого Бурята.

– В машину! ― Голос Сарычева прорывался сквозь свинцовую тишину охватившего меня оцепенения.

Я попятился назад. Кто-то схватил меня за руку и дёрнул. Я оглянулся, увидел Сарычева, сидевшего на заднем сидении «волги» и тащившего меня в машину за руку, и в этот момент что-то обожгло мою грудь. Я буквально ввалился в машину, увлекаемый Сарычевым. Пуля выбила стекло дверцы, которое рассыпалось, разбросав осколки в разные стороны. «Волга» рванула с места, но я уже сидел в автомобиле и через разбитое стекло дверцы видел, как из подъезда выбегали люди Пахомова.

– Жми! ― кричал Сарычев водителю, махая около его виска пистолетом. ― Быстрее!

Потрогал куртку – она была в крови, в груди что-то нестерпимо ныло, тело ослабло, я не мог даже пошевелить рукой.

– Какая больница здесь поблизости?! ― заорал Сарычев на испуганного водителя, который что-то, заикаясь, пробурчал в ответ. ― Давай туда! Если он умрёт, я тебя пристрелю.

Для убедительности Сарычев ткнул пистолетом в затылок водителя.

– Ты как, парень? ― спросил меня майор, оглядывая мою рану.

– Бурят… ― пробормотал я. ― Бурят… он погиб. Там был снайпер…Он погиб из-за меня…

Сарычев только крепко сжал губы и ничего не ответил.

– Они убили Бартли… и «сантехника»… ― Я запнулся, становилось больно говорить, в горле совершенно пересохло.

– Держись, Руслан, осталось недолго. Всё будет хорошо, ― пытался успокоить меня Сарычев, но мне совсем не было страшно – я с трудом понимал всю серьёзность ситуации, лишь с удивлением и непониманием иногда поглядывал на красную от крови руку, которая напоминала мне руку Бурята. Я слабел, хотелось закрыть глаза – просто устал, думал я, а перед глазами стоял Бурят, с откровенным изумлением рассматривающий свою окровавленную руку. Так же, как я… А ведь, может быть, это мои последние минуты жизни, вдруг пришло понимание. Я умираю третий раз за этот час и теперь уже, похоже, наверняка. Смерть глупа… Но прежде надо было узнать главное. Я уже с трудом шептал:

– Что с Кариной?..

– С ними всё хорошо, они уже, наверное, далеко… Ты только глаза не закрывай, слушай меня и не говори. Всё будет хорошо… Зачем же ты поехал на квартиру! ― с досадой воскликнул майор и в сердцах стукнул рукой по спинке переднего кресла.

– Перстень фальшивый… ― прохрипел я из последних сил и стал медленно сползать с сидения, заваливаясь на бок.

– Всё будет хорошо, ― повторял как заклинание Сарычев. Наверное, сейчас для него в этом простом слове был сосредоточен весь смысл Вселенной… Как спокойно, спокойно и хорошо… Действительно, хорошо…

– Не закрывай глаза! ― крикнул Сарычев.

Я на мгновение очнулся. Он держал моё лицо в руках и кричал, оглушительно кричал… Или мне это только казалось? Боже, какие сейчас страшные, возбуждённые у него глаза – большие зрачки, яркие белки, я видел красные капилляры… Что он кричит? Ведь он же сказал, что всё хорошо. А ведь всё действительно хорошо и спокойно… Только вот Бурят… Вокруг образовалась какая-то суета, появились новые люди, которые что-то говорили друг другу, мелькали незнакомые озабоченные лица. Мне было уже всё равно, убаюкивающая усталость растеклась по моему ватному телу, взгляд плавно и бессмысленно скользил мимо окружавших меня пятен человеческих образов… Меня вытащили из машины, уложили на коляску, и она, дёргаясь из стороны в сторону, поехала. Сарычев шёл рядом, всё заглядывал мне в лицо, учащённо дышал, что-то беспокойно спрашивая. Я лежал недвижимо, и только опустошённый окаменевший мой взгляд ещё полз по проплывавшему вверху белому потолку, спотыкаясь о длинные светлые лампы. Кто-то отдавал отрывистые команды, они совсем не цеплялись за моё сознание, превращаясь в эхо звуков. Я уже не разбирал слов, я устал и хотел закрыть глаза. Коляска остановилась, я опустил голову набок, и мой взгляд встретился с взглядом неизвестного маленького мальчика. Он сидел на стуле в коридоре, придерживая забинтованную руку, и смотрел на меня, спокойно, без суеты и боли. В его широко открытых глазах, чуть влажных от высохших и забытых уже детских слёз, было только откровенное удивление. Смотря на меня, он, казалось, забыл о своём несчастье – наверное, на фоне того, что он видел, его беда не была такой уж страшной. Я попытался улыбнуться ему, и мои одеревеневшие губы застыли, тяжело и коряво скривившись. Я увидел, что мальчик улыбнулся мне в ответ. А потом, потом мои веки отяжелели, и я провалился в темноту…