Долго не складывалось, но наконец собралась. В тот год пожертвовала морем, полетела в Билефельд в конце сентября: бабье лето, золотая осень, фестивали пива, тепло, но нежарко – словом, красота!

Располневшая Воробьева рыдала у нее на плече так, что на них оборачивались.

– Ритка, ты что? – Смущенная Лара пыталась вырваться из крепких объятий.

Муж Воробьевой отбыл в командировку – подгадали. Сидели на веранде, укутанной в разноцветный девичий виноград, пили красное вино, щелкали по старинке семечками, любовались голубым, прозрачным небом и трепались без остановки.

К вечеру становилось довольно прохладно, но уходить в дом не хотелось – участок, утопающий в белых, розовых и голубых гортензиях, был прекрасен.

– Ганс мой, – вздыхала Воробьева, – достал этим участком! Садовод хренов, еще со своей чертовой немецкой пунктуальностью! Прикинь, ходит поутру и собирает случайно залетевшие листики. Наберет пяток и вздыхает – непорядок!

– Да ладно тебе, – смеялась Лара. – Хороший мужик, крепкий хозяин! И дом такой! А ты, Воробьева, все ноешь!

Дом и вправду был хорош, настоящее шале с деревянными темными поперечными перекладинами и красной черепичной крышей.

Риткин сын учился в университете и жил в другом городе.

Сама она не работала, днями смотрела сериалы и торчала на кухне. Из развлечений – фермерский рынок два раза в неделю, редкие гости.

– На кофе, только на кофе! Прикинь, я хочу что посерьезнее приготовить, ну как у нас, у русских, принято, а мой – ты что, спятила? Кофе, орешки, печенье – всё, алес!

Воробьева кисла, ныла, но, предложи ей другую жизнь, вряд ли она б согласилась.

– Живем как типичные бюргеры, – вздыхала она. – Рынок и обед с его матушкой по воскресеньям! Вот и представь мою жизнь!

– Тебя бы сейчас в наш сумасшедший мегаполис! – смеялась Лара. – По пробкам да на работу! Или в метро – поверь, не лучше!

Но подруге не завидовала, нет, и жизнь свою вольную, без кухни, заботах о муже и ребенке, без обязательных и скучных обедов у родни, не променяла бы ни за какие коврижки. Как говорится, каждому свое. Правда, предстоящая старость все-таки ее волновала.

Нет, она не про пресловутый стакан воды – были бы деньги, всегда найдется тот, кто поднесет! Думала о другом – любовники кончатся, родители уйдут, близких родных никого… С кем она останется, с чем? «Ладно, – утешала себя она, – зато я свободна, и никаких обязательств. И это мое решение, я сама выбрала свободу и ни разу не пожалела. А что там в старости… Да кто знает, кому сколько отпущено?»

Как-то поехали в гости – русская компания была шумной, гостеприимной и хлебосольной: холодец, пирожки, баранья нога.

– Во-о-от! – бурчала Воробьева. – Это вам не немчура – орешки и виски! Это наши, русские люди! Вот она, щедрость русской души.

На «свеженького», конечно, накинулись – что, да как: политика и правительство, цены и экономика.

Лара искренне удивлялась: неужели их действительно интересует прежняя, давно оставленная жизнь? Оказалось, что да, интересует, и очень. В разговоре краем уха уловила знакомую громоздкую фамилию. Уточнила: