Лара ничего не ответила.
«Зачем он мне, зачем я с ним встречаюсь? – думала она. – Зачем все эти гулянки, поездки, шумные компании, планы на лето? Зачем я принимаю его подарки – духи, косметику, браслетик, очки? Впрочем, это мелочи, ерунда, для него уж тем более. Он легко тратит деньги, даже не тратит – швыряет и не задумывается. Ну и я не стану задумываться, так проще».
Удивила Воробьева:
– Лар, что ты Бориса динамишь? Гулянки, свиданки – и полное динамо! Нехорошо, некрасиво. А ведь он хороший мужик. Надежный, не маменькин сынок, на ногах и при бабках. Ты бы пригляделась, а? Мне кажется, он для жизни.
– Перекрестись, если кажется, – грубо ответила Лара. – Деньги его посчитала? Пожалела бедного? Стерва-подруга вводит бедного мужика в расход?
Воробьева обиделась и пропала на пару недель.
Но если честно, она права. Лара умела быть честной.
И снова изматывали ночные телефонные звонки, короткие встречи у подъезда, выяснение отношений.
Мучитель, называла она своего бывшего. Нет, точно, мазохист! Ладно я, ладно меня! Но так мучить себя!
На майские поехали в Питер – на этот раз не спонтанно, запланированно. Конечно, с Сашей и Машей.
В Вышнем Волочке Ларе вдруг стало плохо, и они лихорадочно стали искать больницу.
В приемный покой – ободранная дверь, деревянные полы, запах хлорки и мочи – Борис внес ее на руках.
Лара стонала. Вышел молодой усталый врач, выслушав неясные и туманные жалобы, развел руками.
– Сделаем рентген, возьмем анализ крови. Кардиограмму еще.
– Ну валяй, – резко ответил Борис. – И побыстрее! Пошевеливайтесь, слышишь? – И просяще добавил: – Сделай все по-людски, а? Я в долгу не останусь!
Врач словно проснулся от зимней спячки, испуганно закивал и, засуетившись, начал громко раздавать указания. Саша-Маша испуганно жались к стене.
Бледный Борис мерил шагами приемный покой.
Ничего не нашли. Сделали укол но-шпы и анальгина и сказали, что все в порядке.
После укола боль успокоилась, и Лара уснула. Сквозь ресницы видела, как Борис накрывал ее одеялом.
Сколько она спала? Час, два, три?