Кстати, это было еще одно открытие для моего бедного мозга. Их действительно за последние сутки случилось как-то слишком много.
Так вот… Еще в машине я начал ломать голову, а как собственно можно удержать в тюрьме одаренного? Что стоит, например, тому же Павлику просто высосать энергию из какого-нибудь охранника и сбежать. Ну не испариться естественно, но ключи от камеры отобрать в коридоре, или шантажировать конвоира таким образом… В общем, наверняка есть какие-то варианты…
Не придумав ничего путного, я поделился своими опасениями с Ромой, и оказалось, что эта проблема была решена задолго до того, как я, собственно, о ней задумался. Одарённые содержались в камерах под действием снотворного! Сечкину рассказывали об этом ещё в школе, это не секретная информация, поэтому даже не представляю, почему до сих пор мне было это неизвестно. Кроме того, оказывается, его самого после ареста тоже хотели усыпить, но не успели… Сначала был допрос, а потом его отпустили…
Я от таких подробностей даже чувство стыда непроизвольно испытал… В институте нам об этой особенности преподаватели наверняка рассказывали, но почему сей нюанс проскочил мимо ушей, мне было неведомо.
Как только мы появились в Управлении, и дежурный узнал, что один из арестованных обладает Даром, он немедленно вызвал тюремного врача. К моему удивлению, у нас в Службе был и такой. Хотя может быть, это просто дополнительная обязанность для сотрудников медпункта, но суть вопроса не в этом…
Степенный старичок с седоватой бородкой пришел прямо в холл здания с небольшим чемоданчиком, извлек из него небольшой пистолет-шприц и сделал укол в шею бесчувственного Павлика.
— На моей памяти, камеры для одарённых ещё ни разу не использовались, — заметил доктор, делая знак сопровождавшим его конвоирам. — Впрочем, никогда не думал, что их вообще кто-то арестовывает.
Веденеев, судя по всему, думал также, но не постеснялся вколоть Долчанову-старшему лошадиную дозу снотворного и передать в руки конвоиров. Потом переговорил с генералом, пообещал представить ему самый полный отчет в ближайшее время и продолжил полоскать нас с Ромой, теперь уже в своем кабинете.
— Объясните мне, как получилось так, что вы двое сумели вырубить одарённого? Сечкин, ты же говорил при трудоустройстве, что твой Дар заблокирован? Ты врал мне?
— Никак нет, товарищ майор, — глаза Романа были честными и чистыми, как у ребенка. — Я говорил абсолютную правду. Просто старший лейтенант Калмыков блестяще владеет приемами рукопашного боя. Это он сумел лишить сознания всех злоумышленников, а я лишь пытался помочь ему.
Сечкин категорически отказался от какой-либо славы в задержании семьи Долчановых. С его слов выходило, что в наших общих с ним интересах представить дело так, будто мы приехали в ресторан исключительно для дружеской беседы с его владельцем. Однако, по непонятной нам причине, Эдик напал на нас с помощью своих подручных. Затем нас привезли в лабораторию, где я сумел воспользоваться невнимательностью наших похитителей, и они все как один пали без сознания под моими мощными ударами.
Я не понимал, почему Рома отказывается рассказать правду, но настаивать на чем-то сил не было. У меня очень болела голова, и осмотревший меня доктор всерьёз подозревал сотрясение мозга. Он даже попросил Веденеева побыстрее отпустить меня домой и предоставить возможность пару дней отлежаться. Надо комментировать, как на эту просьбу отреагировал Борис Игнатьевич?
Поэтому сейчас вместо отдыха мы стояли в кабинете Веденеева перед прохаживающимся начальником и пытались убедить его в том, что не собирались делать ничего такого страшного, и всё это вышло случайно.
Не уверен, что наш начальник отдела был настолько наивен, чтобы поверить, но я подтверждал все слова Сечкина, и у Веденеева не было фактов, чтобы опровергнуть нашу версию. Эдуард Долчанов молчал, Павлик находился под действием снотворного, а Михаил с подручными ничего толком не видели и не поняли.
Если честно, то всё это время в кабинете у шефа мне казалось, что он видит меня насквозь. Периодически Борис Игнатьевич бросал на меня такие пристальные взгляды, что казалось ещё секунда и он начнет разоблачать наше вранье, рассказывая, как же оно всё было на самом деле. Я ждал этого с замиранием сердца, но Веденеев только ругался и озабоченно крутил головой. Его подчиненные заварили очень опасную кашу, и он не только не пресек это безобразие, а наоборот, еще и усугубил ситуацию, арестовав одного из самых влиятельных одаренных в Республике.
Хотя, вот в этом был весь наш Веденеев. Не самый милый и добрый в общении, зато принципиальный и всегда ставящий на первое место дело, а не шкурные интересы. Вот только если он узнает, что мы сейчас нагло врём ему в лицо, то боюсь, что жить после этого нам останется не более часа. И тот пройдет исключительно в изощренных пытках…
Там, в медицинском центре, когда я проморгался и отодрал свое бренное тело от стенки, то оказалось, что никакого взрыва собственно и не было. Ну, по крайней мере, в прямом смысле этого слова. То, чего я испугался, были просто последствия разлетающихся на миллион осколков всяких разных баночек, мензурок и пузырьков, которыми была уставлена лаборатория Павлика. Сам Павлик, также как и его брат, а заодно и Михаил с подручным, лежали без сознания в позах сломанных игрушек кто где придется. А Сечкин… Сечкин, конечно же, ухмылялся. Измотанный, слабый и усталый, он сидел, как-то странно скособочившись в своем кресле, всё такой же голый и привязанный, но, несмотря на это, скалился удовлетворенной улыбкой счастливого человека.
— Рома, — позвал я его слабым голосом. — А тебя за твою улыбку постоянную бить не пробовали?
— Пробовали, — кивнул Сечкин. — Только без толку. Да и что плохого в искреннем проявлении своих чувств? Мы живы, нас больше не пытаются убить, по крайней мере пока. Всё ж хорошо!
Ну вот и как с ним разговаривать? Логика непробиваемая. Я вздохнул и пополз развязывать этого клоуна без образования.