– Ты сама говорила, Пен, что мы можем контролировать наше восприятие событий.

Она опустила голову, устремив взгляд в пол. Габриэль подошел ближе и поднял за подбородок ее лицо, с ужасом ощутив ее дрожь.

– К тому же только взгляни, сколько хорошего ты совершила, Пен. Посмотри на людей, которым ты помогла. Ты вернула к жизни меня, Пен.

Пенелопа закрыла глаза.

– Но это, – Габриэль указал на ее наряд, – ты, в черном… Это просто отвратительно.

Она открыла глаза и одарила его взволнованным взором.

– Такой внешний вид тебе совершенно не подходит. Это неестественно. Ты должна оставить траур в прошлом. Хочешь знать, о чем я подумал, впервые увидев тебя?

Медленно, словно против воли, Пенелопа кивнула.

– Я сравнил тебя с лучом летнего солнца. Для меня было счастьем лишь смотреть на тебя. Ты притягивала всех окружающих. И сейчас притягиваешь, но теперь вокруг тебя словно сгустился мрак. Это неправильно. Раскаяние, или… наказание, словом, туча, заслонившая твой внутренний свет, должна рассеяться.

Бромвич отпустил лицо Пен и отошел к столу, где лежала палитра. Он взял чистую кисть и окунул ее в краску. Затем подошел к холсту и занес кисть над изображением женщины в черном. Пришлось сделать несколько мазков, чтобы добиться желаемого эффекта, и когда Габриэль отступил, чтобы Пенелопа могла видеть полотно, мрачное прежде платье приобрело насыщенный желтый цвет.

– Вот как выглядит настоящая Пен, – мягко сказал он. – И, думаю, тебе давно пора стать прежней.

Она ничего не ответила. Она просто стояла и молча смотрела на тот маленький символ, на который Габриэль указал ей. Пенелопа будто ушла в себя: сжалась и закрыла лицо руками. Послышались тихие всхлипы, и Габриэль ощутил давящую боль в груди, холодная дрожь пробежала по всему телу. Он бросил кисти и подбежал к ней.

– Пен, не плачь, прошу тебя! Прошу, Пен, посмотри на меня! – молил он, стараясь отстранить ладони от ее лица.

Боль, исходящая из глубины ее глаз, нанесла ему большую рану, нежели копье, которым поразил его француз при Ватерлоо. Господи, ведь он не хотел обидеть ее! Он просто пытался помочь ей теми же методами, которыми помогала ему она.

– О, Пен… – проронил Габриэль, поглаживая ее лицо, мокрое от слез. Созерцание ее страданий разрывало его душу на части, хоть он и понимал: ей следовало знать правду.

И он нашел другой способ помочь ей – к этому же способу прибегла она недавно в карете, когда хотела привести в чувства.

Он поцеловал ее.