Тут Манасиев отозвался репликой, в которой звучала не то зависть, не то насмешка:

— Ты красавчик. Тебе легко.

Будь я на месте архитектора, я бы разозлилась, хотя это верно, он действительно красивый мужчина. Но, видно, он и вправду здорово доволен собой, как он мне сам сказал, а самовлюбленные люди не чувствуют, когда над ними смеются.

Кроме того, было ясно, ради кого архитектор затеял разговор насчет узды и прочего, И я с любопытством ждала, что он скажет дальше.

— Не в этом дело, — ответил архитектор, ия почувствовала, что он нарочно скромничает. — Мне кажется, Манасиев, что все определяется степенью, силой твоего желания, твоей устремленности.

— А это уж, мой дорогой, прежде всего зависит от возраста.

— Не только. Дело в характере и в... возможностях.

Манасиев рассмеялся.

— Ну и как, — сказал он, — как далеко простираются твои возможности?

Я сидела молча, и мое лицо, вероятно, выглядело вытесанным из камня.

— Случай, случай, его величество случай! — продолжал архитектор. — Никогда не знаешь, что он тебе преподнесет. Но, разумеется, всецело полагаться на случай тоже нельзя. Надо идти ему навстречу... И, ты знаешь, возникают самые неожиданные комбинации. Атмосфера путешествия, гостиницы — это нечто фантастическое, исключительное, неописуемое... Мне кажется, что-то носится в воздухе, и встречи с чужими людьми приобретают совсем иной смысл, интерес подскакивает на несколько градусов. Ты ведь тоже путешествовал, наверное, знаешь, как это бывает. — Он огляделся. — Я тебе скажу, что и в обычном доме отдыха может создаться атмосфера... Для этого нужно совсем немногое. Даже в нашем... Может, она и создалась, мой дорогой, кое для кого... Кто знает.

Ужасно загадочно говорил этот архитектор! Страх до чего загадочно и тонко!

Я как раз в это время доела свой обед, прикончила абрикосовый компот. Воспользовавшись паузой, я отодвинула от себя вазочку из-под компота, положила на стол салфетку, встала и сказала с самой любезной улыбкой:

— Приятного отдыха.

Архитектор поблагодарил меня легким поклоном и опять улыбнулся загадочно и многозначительно, а Манасиев кивнул, не глядя на меня, и мне показалось, что ему было неловко или неприятно.

Я поднялась на второй этаж, подошла к комнате Стефана №2 и постучала. Он сам открыл мне.

— Я хочу вас кое о чем спросить, — сказала я. — Можно войти?

— Конечно.

В пишущей машинке торчал почти исписанный лист. Стол был придвинут к открытому окну, и в десятке метров от человека, сидящего за машинкой, начиналось темно-зеленое пространство леса. А сосновое благоухание проникало в самую комнату... И... птичьи трели.

— Идеальное место для вдохновения, — сказала я. — Наверное, страшно приятно сидеть здесь за машинкой и стучать... А птичек вы слышите?