— Это верно, — сказала я. — Но это не закон. Их любовь может и не угаснуть. Если любовь есть, — настоящая, конечно, — едва ли она угаснет... Кроме того, даже если допустить, что любовь пойдет на убыль, я хочу сказать, что даже когда человек... становится старше, — я чуть не сказала «когда состарится», это было бы ужасно нетактично, но вовремя спохватилась, — так вот, когда человек становится старше, ясное дело, все чувства бледнеют, и любовь тоже, но тогда должно остаться благородство. Если оно было вообще. А тут известное благородство проявлено, раз он женится на этой девушке... беременной.

— Нет... Он женится, потому что он слепо влюблен. Любовь эгоистична, при чем тут благородство!

— Ага, — сказала я со злорадством, — наконец я вас поймала. Вы чистокровный журналист. Оперируете штампами. «Любовь эгоистична» — это уж такая банальность, что дальше ехать некуда.

Стефан № 2 рассмеялся. Признал, что я его поймала. Хотя я потому придралась к нему, что мне нечего было ответить. Все говорят, что любовь — это чистейший эгоизм, но я не знаю, я этого еще не пережила. Раз все говорят, наверное, это так. Да и я, если напрягу мозги, особенно если настрою их на профессиональную волну, могу прийти к следующему умозаключению: влюбленность — это психическое заболевание, а все больные — жуткие эгоисты. И у них есть для этого основания.

— Штамп-то штамп, — сказал Стефан № 2, — и все-таки это правда. Что поделаешь... Любая истина отливается в штамп. Не станете же вы, выступая против штампов, отказываться от всех очевидных истин.

Тут я произнесла нечто ужасно мудрое и сложное, сама не знаю, как я это придумала.

— У истины тоже есть... нюансы. Всякое случается, возникают самые разнообразные комбинации. Так вот я не против истин, но я за разнообразие. В противном случае и вы, и я помрем со скуки. Такие-то дела.

Видимо, для большей убедительности я закончила свою тираду присказкой Петруна.

Журналист опустил голову. О чем-то думал.

— Хорошо вам искать разнообразия. Только пусть эти комбинации, это разнообразие будет уделом других, не вашим. Так ведь? Очень удобно смотреть со стороны на то, что происходит. Но если сам запутаешься в какой-нибудь комбинации, тогда хоть волосы на себе рви...

Сказано это было не слишком весело. Больше того — разговор принимал грустный оборот, несмотря на то, что ради меня мой собеседник и выдавливал из себя улыбку.

Я решила его развеселить. И вспомнила подходящую тему, которую давно держала про запас.

— Послушайте, — сказала я, — я много раз задавалась вопросом: зачем вы стали на голову в тот вечер... во время юбилея?

Он поднял брови к потолку, выдал еще одну улыбку, вздохнул и сказал как-то очень-очень искренне:

— Знаете, почему?.. Потому что мне хотелось вам понравиться.

Мне понравиться! Мне. Я взглянула на него исподлобья. Многовато признаний для одного вечера. Сначала мои ребята, теперь этот Стефан № 2. Такое нелегко перенести.

Тогда он добавил, увидев, вероятно, что я сникла:

— Совершенно бескорыстно. Не подумайте чего плохого.

— Хорошо, — сказала я. — Только откуда вы взяли, что мне это должно было понравиться?

Он снова улыбнулся своей кривой улыбкой: