— Ну как? — спросил его Пахом, когда тот сел с ним рядом на узенькую лавку. — Видать, неплохо тебе на салдинских харчах: на щеках румянец, не то что у меня.

— Хлеба у Салдина хватает, — ответил Захар и опустил глаза, чувствуя в словах брата скрытую насмешку.

— Он у нас хорошо определился, — заметил Степан. — Сам сыт и ребятишкам когда помогает. Что же-еще надо?

— Да, — проговорил Пахом, выпуская из ноздрей густые струи дыма. — А я думал, ко мне в помощники пойдет. Любо было бы нам за стадом-то ходить, ни тебе хозяев, ни тебе начальников. Сам себе все. А Салдин, поди, придирчивый?

— Чего ему придираться, что полагается — я все справляю.

— Старуха у них больно дотошная, — сказала мать. — И сама я к ним, бывалычи, не раз жать ходила. То не эдак сноп связала, то колосок обронила.

— Чистая колдунья, — заметила Матрена.

— Скоро у тебя там каша-то? — спросил Степан, прерывая разговор.

— Пусть немного пропарится, а я сейчас побегу поищу где-нибудь вам самогонки.

Матрена перевязала сбившийся на затылок темный платок и, отсыпав в подол немного фасоли, вышла из избы.

— Видишь, какой я харч привез, — сказал Пахом Захару. — Салдин, поди, таким тебя не кормит?

Захар ничего не ответил, опять уловив в словах брата скрытую насмешку. Он молча подошел к мешку и стал разглядывать диковинные продолговатые горошины с синими и красноватыми прожилками. С печи послышались возня, резкий визг Мишки и настойчивый голос старшего:

— Отдай коробку!

— Не отдам!

И опять визг.

— Вот я полезу к вам туда! — прикрикнул на них Степан.

Проворный и юркий Мишка кубарем скатился на пол и, придерживая одной рукой штанишки, а в другой зажав добычу, стремглав выскочил на улицу. Со слезами на глазах появился Митька и устремился за ним. Через некоторое время они вернулись обратно, но теперь уже ревел Мишка, у которого отобрали коробочку. Отец погрозил ему вальком.

Вскоре вернулась и Матрена с фасолью.

— В двух домах была, ничего не дают за твой харч, Пахом. Это, говорят, бог знает что, может, ее и есть-то грех, — сказала Матрена, высыпая фасоль обратно в мешок.

— Не дают — не надо, сами съедим, мы греха не боимся. Подавай, Матрена, кашу, а то у меня гашник что-то сильно ослаб, — сказал Пахом, убирая со стола табак.