В договоре 1375 г. Михаил тверской признал себя младшим братом Дмитрия московского, равным Владимиру Андреевичу, московскому удельному князю, признал великое княжение Владимирское отчиной Дмитрия, отрекся от соперничества по Новгороду, сделал ряд уступок в спорных волостях (и Москве, и Новгороду), обязался порвать союз с Литвой и действовать совместно с Москвой в делах татарских. Только «выходом» не тянул он к Москве; только этим отличалось его положение от положения московских удельных князей, да [еще] третейским судом в спорах между Москвой и Тверью, который должен был идти к Олегу рязанскому. После Куликовской битвы (участие в которой тверского войска остается под сомнением) Михаил в эпоху Тохтамышева погрома попробовал использовать новые отношения, чтобы искать себе великого княжения Владимирского и Новгородского, но эти происки только показали, что прошло время, когда хан легко раздавал ярлыки. Тохтамыш отказал Михаилу, избегая разрыва с Москвой. Новое положение великого князя тверского не могло не ослабить и его власти над удельными вотчинниками-князьями Тверской земли. Михаил перед смертью пошел московским путем в распределении владений между сыновьями. Старшему сыну Ивану он к Твери дал еще семь городов, второму, Василию – Кашин, отделив Кснятин для внука Ивана Борисовича, третьему – Микулин. Холм остался в руках племянников Всеволодовичей Михаила, Ивана и Юрия[110]. Но Иван [Всеволодович] свою долю отказал перед бездетной смертью своей в 1402 г. не брату, а сыну [тверского] великого князя Ивана Михайловича, Александру.

Иван [Михайлович] был настолько сильнее других князей Тверской земли, что мог провести такой «отказ». Его великокняжеская политика характеризуется тем, что он, получив Тверь с сыновьями, осуществляет это формальное разрушение прежнего одиначества тверских князей тем, что приказывает своим боярам: крестное «целование сложите» и докончание разрушите к своей братье[111], тогда как его отец всех бояр привел к целованию всей братье-князьям, «что хотети им… добра». Протест вдовы-матери, братьев и племянника и их требование, чтобы он велел боярам крестное целование «держати» по отца их грамотам, – остались бесплодными, тем более что племянник Иван Борисович с матерью поспешили отречься от таких притязаний и получили за то добавку к Кснятинской вотчине своей: волость Лускую, отрезанную от Кашина, и слободку в самом Кашине[112]. В 1403 г. дело дошло до усобицы с кашинским братом. Василий Михайлович бежал в Москву, и посредничество Василия Дмитриевича московского примирило братьев, но, очевидно, на всей воле Ивана Тверского, потому что тверская летопись сохранила такую запись: «пожаловал князь великий Иоан Михаиловичь брата своего князя Василиа его уделом»[113]. Прошло еще два года – и Василий Михайлович схвачен в Твери, отпущен по крестному целованию, но поспешил бежать в Москву, а в Кашине водворились великокняжеские наместники. Вернуться в Кашин Василию удалось только смирившись перед братом. Сходны отношения Ивана Михайловича и к другим удельным князьям. Одновременно с Василием Кашинским побежал в Москву и Юрий холмский, скитавшийся потом между Москвой и Ордой в поисках союза и защиты; в 1408 г. побежал и вернулся потом служить Ивану [племянник] Иван Борисович, в 1412 г. – опять бежит Василий Кашинский, при жизни Ивана уже не возвращавшийся.

Эти черты явного усиления великокняжеской власти в Твери поясняются особенностями международного положения, в котором протекало великое княжение Ивана Михайловича. Оно совпало с эпохой Василия Дмитриевича и Витовта литовского. Иван Михайлович был женат на сестре, а Василий Дмитриевич на дочери великого князя литовского. Ослабление Москвы в эпоху усиления ордынской силы при Тохтамыше и Едигее, преобладание Витовта в северных делах, последним отблеском которого был союз великих князей литовского, московского и тверского в 1401 г., дали отдых Твери. Сильное крушение политики Витовта после битвы при Ворскле с Едигеем подготовило разрыв между ним и Москвой. В 1406 г. Тверь идет за Москвой против Витовта. Но в этом [же] году заключение Василием Дмитриевичем мира с Витовтом без ведома тверских князей, хотя и их именем, да еще с прописанием имени великого князя тверского ниже всех братьев Василия, показало тверским князьям, что Москва помнит договор 1375 г. и держит ту же линию. Иван Михайлович с 1407 г. отказался помогать Москве, в 1412 г. заключил союз с Витовтом, служил ему своим войском в войне с тевтонами. Москва пока молчала, связанная трудным положением между Витовтом и Едигеем.

Отношения изменились после кончины Ивана Михайловича в 1425 г. Ближайших его преемников Александра Ивановича и Юрия Александровича унесла в один год моровая язва. Великим князем стал Борис Александрович, давший Ивану Юрьевичу Зубцев. Его княжение – ликвидация тверской независимости. Борьба внутренняя завершена арестом Василия Михайловича кашинского, вернувшегося было по смерти Ивана Михайловича в свою отчину (больше о нем и нет вести). Князь Борис пытается закрепить свою власть и свою независимость, опираясь на тесный союз с Витовтом, союз слабого с сильным. По договору 1427 г.[114] Борис обязался быть всегда и во всем при стороне Витовта, а Витовт оборонять Бориса думою и помощью. За то Витовт признает самостоятельность Тверского княжения, не вступается в него; всем князьям Тверской земли [определено] быть в послушании у великого князя Бориса, который их волен жаловать и казнить, а Витовт в то не вступается, с вотчинами их не принимает, а кто лично к Витовту отъедет – вотчины лишен, и в ней волен великий князь Борис. По смерти Витовта Борис помогает Свидригайлу (женатому на тверской княжне Анне Ивановне, двоюродной сестре Бориса) против Сигизмунда Кейстутьевича, посылая брата Ярослава с войском. После избрания на великое княжение Литовское Казимира Борис заключил с ним в 1449 г. союз, и Василий московский признал его «в стороне Казимировой». Но в 50-х гг. XV в. тверскому князю пришлось войти в союз с Москвой, скрепив его браком своей дочери Марьи с Иваном Васильевичем московским. Кончина Бориса Александровича в 1461 г. и малолетство его преемника Михаила стали прологом к падению Твери.

Договоры великого князя Бориса с Витовтом и Казимиром, как и с Москвой, интересны по упоминанию служебных князей (термин, кажется, впервые возникающий на тверской почве), лишенных права отъезда с вотчиной[115]. Измельчавших холмских и дорогобужских князей видим московскими (отъездчики) и тверскими воеводами. Микулинские – кончают на боярстве в Москве. Мелкие уделы – Телятевский, Чернятинский, Старицкий – вотчины княжат, потерявших владетельное княжее значение (телятевский – из Микулина, чернятинский– из Дорогобужа, старицкий известен только нумизматам).

Так, в политическом быту великого княжества Тверского видим весьма слабое развитие вотчинного раздела как силы, разлагающей более крупное политическое целое. Центробежные силы тут не победили, но и центральная тверская власть не провела в жизнь своих стремлений к превращению всего великого княжения в вотчину государя тверского, пока задача эта не перешла в более крепкие московские руки.

Нечто аналогичное дала нам также история великого княжества Нижегородского. Сложившись из территорий Суздаля, Городца-Волжского и Нижнего как волость Андрея Ярославича, – оно постепенно сплачивается в серьезную политическую силу с переходом центра в Нижний Новгород как опорный пункт борьбы с мордвой и татарскими силами Поволжья, центр возродившейся с середины XIV в. восточной торговли и возобновленного колонизационного движения. Эти задачи и неизбежное напряжение сил сдерживают, несмотря на внутренние раздоры, тягу к вотчинному распаду, заменяя ее суетливой борьбой за нижегородское старейшинство с попытками обратить его в «вотчину» одной линии. Недолгий расцвет значения великого княжества Нижегородского оборван подчинением Москве: оно обусловлено необходимостью искать опоры для восточной политики в центральных силах Северо-Восточной Руси, т. е. во второй половине XIV в. у той же Москвы. Только под московской властью рассыпалось оно, оставив свои центры в руках великих князей московских, на мелкие вотчины многоголового княжья суздальского, занявшего видное место в рядах княжат-бояр московских.

На южной окраине Северо-Восточной Руси та же роль выпала на долю земли Рязанской.

В очерке истории Ростово-Суздальской земли XII–XIII вв. мне уже приходилось упоминать, как князья Муромо-Рязанской земли оказались при Андрее Боголюбском и при Всеволоде III втянуты в политику князей владимирских, низведенные Всеволодом до положения князей-подручников.

Так, уже в XII в. земли Муромская и Рязанская примыкают к северо-восточной системе отношений. Эта юго-восточная полоса русских поселений Северо-Восточной Руси раскинулась в бассейне среднего течения Оки. Выделившись из волостей Черниговских еще в 20-х гг. XII в. в вотчину младшей линии черниговских Святославичей, потомков Святославича Ярослава, она в 60-х гг. XII в. распадается на два княжения – Муромское на северо-востоке и Рязанское на юге. До времен татарщины это княжества, подчиненные власти князей владимирских. Муромские князья, видимо, мирились по необходимости со своим положением, а беспокойное княжье рязанское довело себя в 1208–1209 гг. до полной утраты владений: по городам рязанским водворились посадники и тиуны Всеволодовы. Но волость Суздальская держалась [здесь] только силой, подавляя волнение населения Рязани. И сыновья Всеволода, Юрий, затем Константин, примирились с возвращением рязанским князьям их отчины. В 1217 г. Глеб Владимирович рязанский значительно упростил и семейные раздоры многоголового рязанского княжья, вырезав на съезде княжеском шестерых братьев, одного – родного, пятерых – двоюродных; а в 1219 г. Всеволодовичи выбиты из Рязанской земли Ингварем Игоревичем, который и занял Рязанское княжение.

Но только в период татарской власти Рязанская земля постепенно слагается в сильное княжество, одно из местных великих княжений Северо-Восточной Руси. Значение Рязанского княжества в XIII и особенно XIV в. определилось его географическим положением как рязанской «украйны». На юге оно владело важным водоразделом между бассейнами Оки и верхнего течения Дона; к югу от него поселения, тянувшие к Рязани, спускались, пока лес давал им прикрытие от степной опасности, по Дону и Воронежу до Тихой Сосны, Черного Яра и Битюга, притоков Дона, а восточнее – по Великую Ворону, приток Хопра. Здесь проходила в конце XIII и в XIV в. граница между рязанской и сарайской епархиями. Само собой разумеется, что так далеко к югу и юго-востоку забегали отдельные поселки, выдвигаясь к степи далеко от главной массы поселений. Ядро княжества было много севернее. Рязань была естественным его центром, но с нею в значении княжеской резиденции конкурирует в эпоху татарщины Переяславль-Рязанский, выше к северо-западу по Оке. Опорным пунктом к югу был Пронск, рано получивший значение особого княжеского стола. Укреплять свои южные позиции и развивать их Рязань могла, лишь захватывая, при случае, прилежащие Чернигово-Северские волости, как Новосиль, и особенно Елец (на Быстрой Сосне). Эти южные пределы сводили Рязанские земли со степью, где господствовали татары, не ханская только власть, но и беспокойные шайки грабителей, на свой риск наезжавшие на Русь, то мелкие, то крупные – организованные князьями и царевичами ордынскими. Боевая тревога была за обычай жителям земли Рязанской и выработала в них тот смелый, дерзкий, буйный нрав, о котором любили с укоризной твердить московские книжники. Не спокойнее была и восточная граница Рязани – по реке Цне, примыкавшая к мещерским и мордовским местам. Как форпост великорусских областей против инородческого юга и юго-востока, Рязанское княжество опиралось в северо-западном тылу на свои связи с великорусским центром. Артерией этих связей было течение Оки. Тут ряд рязанских городов: Переяславль, Коломна – ключ пути на Рязань с северо-востока, отнятый у Рязани Москвой в начале XIV в., Ростиславль, при впадении Осетра, Зарайск. Укрепить этот свой тыл и расширить его базу было постоянной заботой Рязани. Но не к северу могли быть направлены такие попытки, т. к. они рано встретились с окрепшей мощью Москвы, а к западу, на волости распадавшейся все более Черниговщины – на места Одоевские и Мценские. Рост силы Великого княжества Литовского в течение XIV в. постепенно закрыл и эти перспективы для князей Рязанских. А к северо-востоку, вниз по Оке, развитие рязанской территории преграждено муромскими владениями, все больше тянувшими к Суздальщине; устье же Оки закрыто Нижним Новгородом.

Таково в главных чертах положение Рязанской земли, обусловившее тяжелую ее историю. Подобно великим княжествам Нижегородскому и Тверскому, и великое княжество Рязанское приняло на себя тяжкие политические и колонизационные задачи русского северо-востока в самую трудную пору великорусской истории, поддержало традицию тенденций старой Суздальщины и проложило дальнейшие пути национальной политики московских государей, объединившей в одном центре разрозненные в удельные века течения народной жизни русского северо-востока.

В татарское лихолетье погиб князь рязанский Юрий Игоревич, погибло и несколько младших князей. Уцелело от погрома только двое племянников Юрия – Ингваревичи Ингварь и Олег, да и этот последний был в плену у татар. Ингварь «обнови землю Рязанскую» после разгрома. Но больше мы о нем ничего не знаем; потомства он не оставил, а когда в 1252 г. «пустиша татарове Олга, князя Рязаньского, в свою землю», Ингваря в живых, видно, уже не было[116]. Быть может, потому и отпустил хан Олега на княжение рязанское, что брат его умер. При нем оформилось владычество хана над улусом Рязанским, пришли численники ордынские, «изочли» землю Рязанскую, «уставили» власть татарскую («ставиша десятники, и сотники, и тысящники, и темники»)[117]. Через год, в 1258 г., Олег умер. Двенадцатилетнее княжение его единственного сына Романа (1258–1270 гг.) наши источники обходят молчанием, повествуя только о мучительной казни этого князя в Орде.

У Романа было три сына – Федор, Ярослав и Константин. Федор сел на Рязани, Ярославу достался Пронск, и воскресло старое отдельное княжение Пронское. Не без борьбы получил этот раздел значение раздела вотчинного. По смерти Федора (1294 г.), потомства не оставившего, рязанский стол занял брат его Ярослав Пронский, как полагают историки, хотя известий о том нет. В 1299 г. Ярослав умер, оставив двух сыновей, Ивана и Михаила, у которых была какая-то смута с дядей Константином рязанским, видимо, помогшая Даниилу московскому отнять у Рязани Коломну. Константин защищался с татарской помощью, но был разбит, попал в плен на несколько лет и в 1306 г. убит Юрием Даниловичем. Известия о Рязани за эти и дальнейшие годы так отрывочны в наших сводах, что ясной картины – хотя бы смены князей – и то не дают. В 1308 г. погиб в Орде сын Константина Василий, и из дома рязанских князей осталась только пронская линия, Ярославичи. Путаницу с их генеалогией, насколько возможно, удачно распутали Иловайский и Экземплярский[118]. Иван Ярославич занял Рязань, а когда погиб от татар в 1327 г., не то в шевкаловой рати, не то в Орде, князем рязанским стал сын его Иван Коротопол. Оба Ивана – отец и сын, с 1320 г., когда Ивану Ярославичу пришлось смириться перед Юрием московским, живут и княжат в послушании Москве. Пронское княжество осталось в линии младшего Ярославича, Михаила, но Коротопол в 1340 г. захватил пронского двоюродного брата Александра, встретив его по дороге из Орды, когда тот в Орду ехал «с выходом», ограбил, привез в Переяславль и велел убить. «Выход» и борьба за него, как и за право «знать Орду», между великими и удельными князьями еще раз окрасились кровью. Александрович Ярослав-Дмитрий поспешил в Орду с жалобой на Коротопола, получил на него татарское войско с послом ханским Киндяком, осадил великого князя рязанского в Переяславле, взял город; Коротопол бежал, но погиб, не знаем где и как, убитый в том же или в следующем году. С ним опять оборвалась одна из линий рязанского княжья. Александровичи пронские овладели всей землей. Ярослав-Дмитрий сел на великое княжение рязанское в городе Ростиславле (Переяславль разорен), а после него [сел] его брат Иван, которого Экземплярский признает старшим, т. к. Рязань утверждена за его потомством.

Все эти рязанские перипетии объясняют, почему до второй половины XIV в. сохранялось – точнее, то и дело восстановлялось – единство княжения, а Пронское удельное княжество не отвердело в положении обособленной вотчины. Лишь при великом князе Олеге Ивановиче (13511402 гг.) определилась на три поколения обособленность Пронска. Олег еще юношей занял великокняжеский стол, а Пронское княжение осталось за его двоюродным братом Владимиром Дмитриевичем, сыном Ярослава-Дмитрия. Сравнительное старшинство обеих линий неясно. Но Владимир Пронский плохо мирился с преобладанием Олега, и тот имел в нем в спокойные годы невольного подручника, а при первой беде – готового врага и соперника. Подъем в Рязанском княжении самостоятельной энергии сказался сразу по вокняжении Олега. В 1353 г. рязанцы захватили пограничную московскую область Лопасну и сумели удержать ее; а князь же их Олег Иванович тогда был еще «млад»[119]. Надо думать, что носителем более решительной политики было прежде всего рязанское боярство. В ближайшие годы разыгралась в Москве какая-то смута, отмеченная таинственным убийством московского тысяцкого Алексея Петровича Хвоста и отъездом в Рязань «больших бояр московских с женами и с детьми». Через год великий князь московский Иван Иванович «перезвал» к себе опять двух бояр-отъездчиков: Михаила и его зятя Василия Васильевича Вельяминова (будущего тысяцкого). В 1371 г. московская рать разбила рязанцев у Скорнищева близ Рязани, князь Олег «едва в мале дружине утече», а Дмитрий посадил на Рязанском княжении князя Владимира Пронского, но Олег в ту же зиму, придя на Рязань изгоном, согнал Владимира, захватил его и «приведе его в свою волю»[120]. И Дмитрий московский примирился с Олегом: занятый борьбой с Ольгердом и Михаилом тверским, он не мог дробить силы. В договоре с Ольгердом 1372 г. Олег рязанский и Владимир пронский названы князьями «в имени» великого князя московского, [они] «в любви и в докончаньи» с московскими князьями, [тогда] как Михаил тверской и Дмитрий брянский «у князя у великого у Олгерда в имени его»[121]. В Пронске в том же году умер Владимир, оставив княжение сыну Ивану. Состав пронской семьи в этот момент неясен: родословные говорят о князе Федоре, которого не знают летописи; в летописном рассказе о битве на реке Воже фигурирует князь Данило Пронский (может быть, служилый князь в Москве?), о котором только тут и читаем; но летопись упоминает иногда «пронских князей» во множественном числе. Перед Олегом, которому служили и соседние козельские и елецкие князья, они, по-видимому, держатся покорно. Времена были трудные. Татары громили землю в 1373 и 1377 гг. (Арапша), но Москва мало помогала и хоть разбила татар в 1378 г. на реке Воже, в рязанских пределах, но в 1379 г. месть их обрушилась беспрепятственно на Рязань: Мамаевы татары землю Рязанскую «пусту сотвориша». Эти события подготовили политику Олега перед 1380 г. – соглашение с Мамаем и Ягайлом при осторожных сношениях и с Москвой, отсутствие его на Куликовом поле. Какие-то (ближе нам неизвестные) нападения рязанцев на москвичей вызвали под угрозой репрессии (Олег бегал из Рязани, был момент, когда в Рязани даже появились московские наместники) договор 1381 г., которым Олег признал себя младшим братом Дмитрия, приравнявшись к удельному Владимиру Андреевичу, уступил Москве три пограничных волости, отступился от Мещеры, обещал сложить крестное целованье Ягайлу и во всем подчинить свои внешние отношения московской политике[122].

Нашествие Тохтамыша, которому Олег указал броды на Оке, обведя его мимо своей границы, дало новое разорение: сперва от татар, на обратном их пути, потом «пуще татарские рати» от войск московских, перед которыми пришлось Олегу бежать с Рязани. Но в 1385 г. Олег захватил Коломну, разбил войска князя Владимира Андреевича, и только при посредничестве св. Сергия состоялось примирение, закрепленное браком Федора Ольговича с Софьей Дмитриевной, княжной московской. Татарские набеги повторялись в 1388, 1389, 1390, 1394 гг. В 90-х гг. Олег, оправившись, пытается предпринять наступательные действия к западу – против Литвы, пытаясь укрепить за собой волости соседние, но в 1398 г. Витовт жестоко расправился с его землей; пограничная борьба продолжалась, пока в 1402 г. Ольгович Родослав не был разбит и взят в плен у Любутска Лугвением-Семеном Ольгердовичем. Приходится Олегу действовать наступательно и на юг в Подонье, чтобы обеспечить волость свою от татарских шаек.

Этот перечень фактов характеризует беспокойную жизнь рязанской «украйны». Но вся энергия и предприимчивость Олега не дали прочных результатов. Рязань истощалась в борьбе, но без опоры в центральных великорусских силах не могла обеспечить себе спокойное развитие. Подобно Твери и Нижнему, она была лишь форпостом великорусской силы, не имея сил ни стать ее центром, ни укрепить твердо свои позиции самостоятельно.

По смерти Олега в 1402 г. идет процесс ослабления Рязани, подавления ее Москвой. Федор Ольгович возобновил с Москвой союз подчинения и признал вмешательство и опеку Василия Дмитриевича над своими отношениями к пронскому князю. Чуя за собой сильную опору, Иван Владимирович пронский в 1408 г. согнал Федора, объединил землю, даже разбил московские войска, пришедшие водворять порядок, но не удержался в захвате. Великое княжение остается в руках Ольгова потомства, но, несмотря на некоторые колебания между Москвой и Литвой в годы преобладания Витовта, под московской опекой. В эту пору как-то таинственно исчезает Пронское княжество. В договоре Василия Васильевича московского с Иваном Федоровичем рязанским упоминается пронский князь с братьею[123], а в 1483 г. Василий Иванович рязанский благословляет сына Пронском. По родословным, потомки пронских князей частью ушли в Литву, частью стали московскими княжатами-боярами.

Великий князь рязанский Иван Федорович, умирая в 1456 г., завещал свое великое княжение с восьмилетним сыном Василием на соблюдение Москве. Рязанские города приняли московских наместников. Но Иван III отпустил Василия Ивановича на Рязань, женив его на сестре своей Анне, и он 19 лет княжил подручником московским. Перед смертью он поделил землю между сыновьями Иваном и Федором, дав старшему Переяславль, Ростиславль и Пронск, а Рязань старую и треть Переяславля – младшему. Договор между братьями обеспечивал взаимное наследство в случае выморочности удела[124]. Иван Васильевич умер раньше брата, передав стол пятилетнему сыну Ивану. Федор Васильевич умер в 1503 г., завещав свои волости, мимо племянника, великому князю московскому, и Иван III в своей духовной распоряжается этой долей Рязани. Политического значения это не имело, ибо в рязанском княжестве правит князь московский. Рязань уже присоединена к Москве, ибо в 1502 г. Иван III пишет в грамоте к княгине Агриппине, опекунше маленького великого князя: «Твоим людям служилым, боярам и детям боярским и сельским быти всем на моей службе», – и предписывает ей ряд мер по охране порядка и безопасности на южной границе. История Ивана Ивановича, последнего великого князя рязанского, кончившаяся его бегством в Литву и упразднением княжения на Рязани, – уже «крамола» князя-подручника.