В типичном старом киевском строе признание князей – дело веча стольного города. В земле Ростово-Суздальской некому взять эту роль на себя – ни Ростову, ни Суздалю, ни Владимиру. Не отдельного города это дело, а всей волости, точнее, ее руководящих сил, того боярства, которое держало в руках управление во время междукняжия, как и при князе, «боярства и всей дружины». Его-то, по центрам управления – Ростову и Суздалю, – и разумеет северная летопись под «ростовцами» и «суздальцами» вместе, может быть, с шедшими за ними элементами городского общества «старых» городов. Припомним прежде всего формы выступления местных сил в смутные годы, последовавшие за убиением князя Андрея, и при «единовластии» Всеволода Юрьевича (Большое Гнездо). «Уведевше смерть княжу», не на веча по городам собрались они, а спешно съехались к Володимерю «ростовцы и суздальцы и переяславци и вся дружина» – старшая и младшая (от мала и до велика). Переговоры этого съезда с князьями – «речь дружиння». Эта дружина порешила призвать Ростиславичей, племянников Андреевых, Мстислава и Ярополка, под влиянием Глеба Рязанского и бывших на съезде его послов (Дедильца и Бориса). Но на зов приехали с Ростиславичами и два Юрьевича – Михалко, которому князья «дали старейшинство» между собой, и Всеволод. Дружина вся стояла в Переяславле, в том числе и владимирская, которая в [количестве] 1,5 тысяч выступила «по повелению ростовцев». И вся она приняла Ростиславичей. А Юрьевичи захватили Владимир, т. к. их дружина принимать не желала. И хотя «владимирцев в городе не было», но Михалко затворился в городе и владимирцы (не те, которых не было, а горожане) стали было биться за него, но не выдержали и покорились. И ростовцы (так они тут названы) посадили у себя «на столе отни и дедни» Мстислава (видно, отец его Ростислав когда-то сидел под рукой отца в Ростове), а Ярополка приняли на стол владимирцы, «весь поряд положьше». Их цель была достигнута (вероятно, с помощью владимирской дружины) – они получили особого князя, а не посадника из Ростова. Правление Ростиславичей – правление бояр: «сама князя молода бяста, слушая бояр, а боляре учаху я на многое имание». Князья вели управление через своих слуг, «русским (т. е. южным) детьцким» раздавали посадничества, а те «многу тяготу творили людям продажами и вирами», да еще сокровища св. Богородицы владимирской расхитили. Владимирцы послали с жалобой на обиды к ростовцам и суздальцам, нашли в городских общинах этих некоторое сочувствие на словах, но от дела те были «далече», потому что «боляре того князю держахутся крепко». Тогда владимирцы поднялись, призвав Юрьевичей (Михалка и Всеволода). Тем удалось победить соперников, Мстислав бежал в Новгород, Ярополк в Рязань. Приняли их и суздальцы, отрекаясь от своих бояр, за ними и Ростов, по утверждении с ними «всего наряда» крестным целованием. Эти князья сели – один во Владимире, другой в Переяславле, а Ростов и Суздаль, очевидно, держали посадниками. Смирился с ними и Глеб, которому за помощь Ростиславичи надавали богатств, ограбив для него и Богородицу владимирскую. Теперь ему все вернуть пришлось. В 1177 г. Михалко умер. Владимирцы целовали крест Всеволоду «и на детях его». Но еще при жизни Михалка «ростовци и бояре» сделали попытку иметь князя по своей воле. Приехал к ним Ростиславич Мстислав, и тотчас кругом него собрались «ростовци и боляре, и гридьба и пасынки и вся дружина». У Всеволода остались только немногие бояре, да своя дружина и помощь Переяславля, где он посадил племянника, Мстиславича Ярослава. Попытку князей помириться расстроили бояре – Добрыня Долгий, Матвей Шибутович, Иванко Степанкович и др. Битва на Юрьевском поле порешила спор и утвердила власть Всеволода. Вожди боярства погибли, остальные взяты в плен; их села и кони, и скот разграблены победителями. Погром у Юрьева поля надолго сломил ростово-суздальское боярство. Объединив все силы волости, Всеволод победил и Глеба рязанского, забрав в плен и его, и обоих Ростиславичей, его шурьев, и их дружину – думцев и вельмож. Владимирцы принудили его к жестокой расправе – ослепили многих врагов[49].
Смысл всей этой борьбы сложен. Тут явно выступают и вопрос о единстве волости-земли, которое поддерживает боярство, и столкновение с влиянием бояр власти княжеской, и соперничество городских центров, и борьба рядовых людей городского общества с боярскими верхами. Всеволоду удалось использовать традицию единства волости-земли, опираясь на общественные элементы, враждебные ростово-суздальской боярской олигархии, чем он мог – предположение, впрочем, вполне гипотетическое – объединить с собой разные группы: часть боярства (враждебную рязанскому засилью), младшую дружину, горожан, притом едва ли одного Владимира. Не городской, а земский характер единства Ростово-Суздальской земли выступает наглядно в событиях конца Всеволодова княжения, хотя известия эти вызывают историков на крайне осторожное отношение к их данным. Продолжительное – 35 лет (1177–1212 гг.) – властвование Всеволода значительно подняло силу Суздальщины. Люди того времени говорили о «сильной земле Суздальской», черниговский поэт славил Всеволода, который может Волгу веслами раскропить, Дон шеломами вычерпать. Рязань и Муром, Великий Новгород и Смоленск, черниговский и киевский юг чувствовали на себе эту силу Всеволода. Внутри своей отчины Всеволод правил «не обинуяся лица сильных своих бояр». Сыновей и племянников он держал подручниками, исполнителями своей воли. Впервые в обращении к «старейшине в князех русских» встречается слово «господине». Не при нем ли сложилось значение Владимира – не как резиденции княжеской, а как стольного великокняжеского города? Есть повод поставить такой вопрос и разобрать данные для ответа на него.
При жизни Всеволода вопрос этот сам по себе не мог ни возникнуть, ни выясниться. Но летопись его постановку связывает с изложением вопроса об определении преемства после себя Всеволодом. Эта часть летописного рассказа – с 1206 г. – носит, однако, печать осмысления событий и отношений с точки зрения позднейших событий, той борьбы между Всеволодичами, какая разыгралась по смерти их отца. В ней любопытны черты теории политической, работы мысли, возбужденной борьбой разных притязаний и попытками партийного их обоснования. Характерна северная теория, впервые пытающаяся связать понятие старейшинства в земле Русской с Великим Новгородом («а Новгород Великий старейшинство имать княженью во всей Русской земли») – идея книжника, строившего старейшинство-главенство, по-видимому, на историко-хронологической давности, хронологическом примате, вероятно, в связи с книжным преданием о первоначальнике русского княжения – Рюрике новгородском. Под 1206 г. летописец совсем неожиданно вставляет это указание в риторический рассказ о посылке Всеволодом старшего сына Константина на княженье в Новгород: при этом Всеволод будто бы заявил, что по рождении Константина Бог положил на нем старейшинство во всей братьи его, а теперь он, Всеволод, давая сыну Новгород, свидетельствует этим, что Бог положил на Константине не только старейшинство в братьи, но и во всей Русской земле. И торжественно-де проводили Константина «вся братья его» – Георгий, Владимир, Иоанн – и все бояре отца его, и все купцы, и все послы братьи его (?)[50] и притом «поклонишася ему братья его, и вси людье, и все мужи отца его, и вси посли братья его»[51]. Видеть ли под этой риторикой похвального слова реальные черты людного собрания, имевшего целью закрепить публичной торжественностью политический акт номинации князя старейшиной в братьи и земле, и закрепления этой номинации согласием братьев и общества? Понимаю сам, насколько утвердительный ответ был бы тут смел, тем более что в том виде, как имеем его, весь рассказ проникнут слишком определенной тенденцией возвеличения Константина (восхваляется тут и равноапостольное имя его!), навеянной соперничеством братьев, какое разыгралось позднее. Но можно ли не поставить вопроса ввиду подчеркнутой многозначительности деталей рассказа. А многозначительность эта особенно приковывает внимание, ввиду хода дальнейших событий. Положение Константина при отце рисуется, действительно, исключительным. Через год Всеволод заменил его в Новгороде Святославом, а его «остави у собе» и «да ему Ростов и инех 5 городов да ему к Ростову»[52] (по Экземплярскому: Кснятин, Углич, Мологу, Ярославль и Белоозеро). Других взрослых сыновей Всеволод, как и до того самого Константина, держал больше на княжениях вне Суздальщины – на Новгородском, Рязанском, Переяславля Южного. А затем позднейшие своды сохранили нам следующее известие под 1211 г.: «Того же лета, – читаем в Воскресенском своде, – посла князь великий Всеволод по сына своего Костянтина в Ростов, дая ему по своем животе Володимерь, а Ростов Юрью дая; он же не еха ко отцю в Володимерь, хотя взяти Володимерь к Ростову; он же посла по него, вторицею зва к себе, и тако пакы не иде ко отцю своему, но хотяше Володимеря к Ростову»[53]. Известие это, встречающееся и в других сводах (Ростовском), подверглось толкованию еще в XVI в. Никоновская летопись развернула его в речь Константина на тему: «аще… старейшину мя хощеши устроити, то даждь ми старый и началный град Ростов и к нему Володимерь; аще ли не хощеть твоя честность тако сотворити, то даждь ми Володимерь и к нему Ростов»[54]. Благодаря этому толкованию книжника XVI в., чье влияние на нашу историографию вообще еще недостаточно оценено, внимание исследователей сосредоточилось на антитезе Владимира и Ростова. Соловьев мотив Константина видит в «спорности старшинства обоих городов» и опасении ростовских притязаний. Сергеевич – в попытке восстановить преобладание Ростова над Владимиром[55]. Верно одно, что Константин хотел получить оба города, т. е. стоял за единство Ростово-Владимирской волости. Всеволод тогда «созва всех бояр своих с городов и с волостей, и епископа Иоана, и игумены, и попы, и купцы, и дворяны и вси люди, и да сыну своему Юрью Володимерь по себе и води всех ко кресту, и целоваша вси людие на Юрии; приказа же ему и братью свою»[56].
Происходит съезд, похожий на тот, что был во Владимире по убиении князя Андрея Боголюбского, и [похожий] на сцену 1206 г., если будем искать в ней действительно исторические черты. Два вопроса: что такое этот съезд, и что же получил Юрий? Забелин признал, что в 1211 г. был созван земский собор, первый по времени. Ключевский, следуя пересказу Никоновского свода, видит тут решение князя по совету с думцами, которое потом оповещено большему собранию, чтобы «заставить» всех тут же присягнуть Юрию[57]. И понимание дела книжником Никоновского свода можно, кажется, признать верным. Составив решение в пользу Юрия, по совету с боярами и епископом, Всеволод, чтобы упрочить его осуществление, нуждался в «укреплении с людьми». Но в Ростово-Суздальской земле это не могло уже вылиться в форму ряда и укрепления крестным целованием князя с вечем стольного города. Князь созывает бояр и дружину с городов и волостей, духовенство, купцов-горожан; и с ними, «со всеми бояры и со всеми людьми» дает Юрию Владимир, укрепляя их к нему крестным целованием. Явление такое же, как, например, в Киеве при Всеволоде Ольговиче, когда он стол передавал Игорю брату. Но характерно соглашение не с вечем города, а со всей землей. Всей ли? Участвовали ли ростовцы? Прямого указания нет, но нет и повода их исключать, как и стоять на том, что из «приказания» Юрию всей братьи исключен Константин. Юрию, видимо, дано старейшинство во всей братьи. Впрочем, тут остается неясность, мало разъясняемая и дальнейшим ходом дела. А момент важный. Ведь к нему и Сергеевич, и Ключевский приурочивают начало дробления Суздальщины. Сергеевич опирается на показание так называемого «летописца Переяславля Суздальского», что Всеволод «в животе своем розда волости детем своим, большемоу Костянтиноу Ростов, а потом Гюргю Володимирь, а Ярославоу Переяславль, Володимироу Гюргев, а меньшею, Святослава и Иоанна, вда Гюргю на роуце, река: ты им буди в отца место, и имеи я, яко же аз имех я, и не мозете ратитися сами между собою, но аще на вас въстанеть кто иных князии, то вы вси съвокупившеся на них боудите»[58]. Текст этот не сходится с показаниями других сводов, не говорящих о таком разделе; один он утверждает, что только двое младших, оставшихся без наделения, поручены Юрию, но рядом дает наставление одиначества всем братьям. Ни Ключевский, ни Экземплярский не приемлют этого раздела. И принять его нельзя: до татарского нашествия не разбивалось единство Ростово-Суздальской земли, не распадалось на княжие вотчины. Ее положение в первые годы колеблется соперничеством Константина и Юрия, которое улажено договорами 1212, 1213 и 1217 гг. Соглашения этих князей всецело определяют положение младших князей. После 1212 г. Владимир Всеволодович в Москве, но в 1213 г. его, по соглашению с Константином, выводит оттуда Юрий и посылает на юг, в Русский Переяславль, в свою отчину. Юрий владеет Владимиром и Суздалем, Константин – Ростовом, Ярославлем. Ярослав с 1216 г. в Новгороде. В 1217 г. Константин занял Владимир, Юрию пришлось удовлетворяться Суздалем. Владимиру, который не удержался на юге против половцев, князья дали Стародуб и «ину властцу». Константин перед кончиной дает Ростов Васильку, Всеволоду – Ярославль. При вести о его смерти все братья съехались во Владимир. Юрий занял Владимир. Князь Юрий крепко держит старейшинство в земле, посылая племянников и сыновей в походы, на княжение в Русский Переяславль и т. п. В 1229 г. «Ярослав усумнеся брата своего Юргя, слушая некыих льсти, и отлучи от Юргя Костянтиновичи 3, Василка, Всеволода, Володимера, и мысляшеть противитися Юргю брату своему». Но на съезде в Суздале они «исправивше все нелюбье межю собою, и поклонишася Юрью вси, имуще его отцем собе и господином»[59].
Одиначество князей Ростово-Суздальской земли под старейшинством Юрия выступает очень ясно. Нет возможности установить до татарского разгрома выделение частей Ростово-Суздальской земли в вотчинное, опричное владение каких-либо князей. Правда, в эту пору сложились, видимо, представления о Константиновичах как отчичах Ростовских, Ярославе как князе Переяславском и др. Но реализации вотчинная тенденция еще не получила. Сильны были еще общие интересы Суздальщины. Укрепляется ее влияние в Новгороде. Разгорается борьба с финскими племенами: походы Ярослава из Новгорода, совместные действия Юрия с братьей против Мордвы, проявившей на время большую оборонительную и даже наступательную энергию. Происходит ряд походов на волжских болгар, с которыми связано построение Юрием Нижнего Новгорода. Поддерживается с энергией господство суздальских князей в южном Переяславле и над землей Рязанской. Сильно влияние их, закрепленное свойством княжеских семей, в Черниговщине. Кругозор суздальской политики еще слишком широк, необходимость одиначества, по напряженности всего положения, слишком значительна, чтобы возможен был вотчинный распад земли.
Этот обзор истории Ростово-Суздальской земли до нашествия Батыева показывает, насколько мало историк киевского юго-запада встречает новых явлений, переходя на северо-восток. Тут, конечно, яснее, чем где-либо, выступает опора земского единства в боярстве и сплоченных им общественных силах. И это хорошо выдвинуто Сергеевичем. Но ни борьба князей с боярством, ни сохранение единства при многокняжии, ни зачатки вотчинного раздела, позднее, чем на юге, выросшие в господствующее явление земской жизни, – ничто не дает достаточного основания развивать резкую антитезу юга и севера для XII и начала XIII в.
Глава III
Северо-Восточная Русь и великое княжество Владимирское в XIII в. (после Батыева погрома)
Относительное единство и в Ростово-Суздальской земле, как, например, и в Черниговщине, смертельный удар получило от нашествия татар с его многообразными последствиями. Образование Золотоордынского царства убило болгарские отношения Суздальщины, если не парализовало, то изменило размеры и характер поволжской торговли. Сколько-нибудь последовательная экономическая политика князей стала вовсе невозможной. Боевое наступление и колонизационное расширение на восток остановилось на два столетия.
В то же время ослабели средствами, силами, авторитетом великие князья Суздальской земли. Наступление суздальской силы к северо-востоку и северу должно было ослабеть на время в значении политического фактора. Если движение колонизации в этих направлениях и не остановилось, а, вероятно, стало усиливаться в связи с засорением восточных и юго-восточных путей, то княжая организующая сила не скоро смогла им овладеть. На западе крепнет независимость Новгорода, хотя суздальские князья не теряют его из вида и поддерживают при каждой возможности силу своего влияния на него. С Поднепровьем связи вовсе порваны. Переяславль Русский сошел вообще с исторической сцены, Черниговщина, в широком смысле слова, быстро мельчает и стоит до поры до времени вне суздальских интересов. Общее сужение кругозора, понижение пульса исторической жизни и деятельности – необходимые условия внутреннего распада и измельчания внутренней жизни русского северо-востока в связи с засорением восточных и юго-восточных путей.
Мы почти вовсе лишены возможности учесть реальные последствия Батыева погрома. Его удары направлены были преимущественно на города. Сельское население, поскольку не успевало сгинуть в лесах, шло в полон, теряло скот и имущество, гибло от избиений, теряло кров в пожарах: «несть места, ни вси, ни сел тацех редко, идеже не воеваша на Суждальской земли»[60]. Городов, взятых татарами, летописец насчитал 14, кроме слобод и погостов. Погибли в грабеже и пламени Рязань, Коломна, Москва, Владимир, Ростов, Ярославль, Городец Волжский, Переяславль, Юрьев, Волок, Тверь, Галич, Торжок. Разорение было огромно.
Этот единовременный удар загладился бы скоро, сам по себе. Но в 40-х гг. XIII в. установилась власть ордынская. Она была значительно тяжелее и ближе к Руси, чем ее часто – в общих характеристиках эпохи – представляют. У хана были свои органы, ведавшие Русь. По стольным городам водворились баскаки с военными отрядами, чтобы держать князей и народ в подчинении и обеспечить сбор дани. В Орде княжения русские ведались даругами, которые от времени до времени наезжали на Русь, как и иные послы ханские. Пришли писцы татарские, положили [т. е. переписали. –
Ярослав Всеволодович занял Владимир, сохранив и Переяславль. Ростов и Суздаль дал он брату Святославу, Стародуб – Ивану. Я уже упоминал о том, что определились, видимо, вотчинные связи отдельных князей Всеволодовичей с теми или иными городами по смерти Всеволода Юрьевича, хотя и не в такой форме, чтобы вотчинный раздел сколько-нибудь сильно разбивал единство всей Ростово-Суздальской волости. Переяславль Ярослав получил впервые от отца в 1206 г., когда вынужден был покинуть юг. Ярослав – летописи это подчеркивают – был уроженцем Переяславля, хотя и случайным: отец его в тот год был тут в полюдье «и с княгинею». Ярослав княжил и в Новгороде, и в Рязани, но летопись если называет его по княжению, то переяславским. «Летописец Переяславля Суздальского» за рассказом о Всеволодовом ряде поместил сцену прихода Ярослава в Переяславль по смерти отца с заявлением, что отец переяславцев «оудал» ему, а его им «вдал… на руце», и те все ему крест целовали[61]. Относится ли это, действительно, к 1213 г. или к 1206 г., или это позднейшая комбинация, – [но] традиция, что Переяславль Ярославу «свой» город, видимо, сложилась довольно рано. Сохраняет он его и заняв Владимир, как великий князь в братьи своей, а при нем тут княжит [сын] Александр; остался Переяславль за ним и при его великом княжении, перешел к его сыну Дмитрию, от него к Ивану Дмитриевичу. В годину смерти этого последнего (1302 г.) не было отчичей на Переяславль. Оба брата умерли раньше его, и он «чад не имея и дасть отчину свою Переяславль князю Даниилу Александровичу Московскому, того болши всех любяше». Было ли это «завещание» или передача княжения перед смертью по ряду с переяславцами, мы не знаем. Даниил, как и [его сын] Иван Калита, [уже] по смерти [отцовского] брата (1304) и при Юрии в Москве, «садятся на княжение в Переяславле», который затем держат через наместников: это не простое «присоединение к Москве». Троицкая летопись говорит: «благослови
Ростов – отчина Константиновичей. Василько получил его от отца, перед смертью последнего, и сидел тут при Юрии, послушным участником его походов. После трагической гибели Василька в татарское лихолетье 1238 г. остались двое малолетков – Борис (6,5 лет) и Глеб (1–2 лет); передача Ростова их дяде Святославу Всеволодичу, видимо, не означала нарушения их отчинных прав. Оба княжича с матерью живут в Ростове, а Святослав, ведая и Ростов, и Суздаль, держится своего Юрьева Польского. Впрочем, есть и такой вариант: Ярослав Святославу «да Суздаль, а в Ростове седоста Василковичи Борис да Глеб на княжение»[66]. Но дело в том, что и Суздаль не стал отчиной для Святославичей, так что тут, может быть, и нет противоречия. В 1244 г. Васильковичи (13 и 8–9 лет) ходили с дядей Владимиром «про свою отчину и пожалова их Батый»[67]. Княжением Глеба было Белоозеро; водворяется он тут с 1251 г., постоянно, однако, участвуя в делах и жизни Ростова. Смерть брата застала его в 1277 г. в Орде (где и скончался Борис): князья мечом служили хану в походе на ясов. И Глеб вернулся на Русь князем ростовским, соединив Ростов с Белоозером. Только по его смерти в 1278 г. «седоша» два князя в Ростове [братья] «Дмитрей и Костянтин»[68], а Белоозеро занял Михаил Глебович. Но Дмитрий Борисович пытался удержать единство волости Ростовской – и «отъимал» у него волости (1279 г.)[69]. Норовил Дмитрий и от брата отделаться: в 1281 г. тот бежал от него к великому князю во Владимир, а Дмитрий «нача наряжати ратные полкы в Ростове, блюдяся братьи»[70]. Великий князь Дмитрий Александрович приехал в Ростов по зову владыки Игнатия Ростовского и помирил братью. По-видимому, князья решили не делиться: когда в 1285 г. им достался выморочный Углич (неведомо как), Константин сел в Ростове, Дмитрий на Угличе («разделиста отчину свою» – не комментарий ли Воскресенского свода?). Никоновский свод не мог, конечно, помириться с этим и переставил князей, водворив старшего на место, в старшем городе, и тем облегчил задачу С. М. Соловьева. А под 1289 г. записано: Дмитрий Борисович сел в Ростове, а Константин пошел в Орду по делу избиения татар в Ростове. Судьбы Углича и Ростовского княжения за это время сильно запутаны в летописных известиях, и восстановить их историю с достаточной точностью вовсе невозможно. Дмитрий умер бездетным, и княжение Ростовское перешло к Константину Борисовичу, а в Углич Константин послал сына Александра; этот умер раньше отца, и Ростовское княжение перешло к Василию Константиновичу в 1307 г.[71] Ни года его смерти, ни истории Ростова за второе и третье десятилетия ХIV в. мы не знаем. Но знаем, что между сыновьями Василия Константиновича Ростовское княжество поделилось с разделом Ростова на две половины (Федор и Константин). Обе линии довольно многоголовы. От Андрея Федоровича и двух Константиновичей пошло ростовское княжье, быстро мельчая и дробясь по мелким вотчинам. Растущая Москва держит их в подчинении; ее князья скупают села в Ростовском княжении. По [сведениям] родословцев Иван Андреевич продал великому князю Василию Дмитриевичу свою половину Ростова; этой половиной [князь] Василий Васильевич распоряжается, как своей, отдавая ее (по духовной) жене, по смерти которой она перешла к Юрию Васильевичу. А в 1472 г. с уделом Юрия половина Ростова перешла к Ивану III; через два года – в 1474 г. – Иван III заставил ростовских князей продать себе их отчину – половину Ростова – совсем, и куплю эту дал великой княжне Марье, матери своей.
Мы не знаем внутренних отношений ростовских князей эпохи вотчинного распада, но совладение их городом Ростовом до конца их владельческого бытия заставляет предполагать своеобразно новый уклад их княжого владения, сочетавший вотчинный раздел с чертами семейно-вотчинного совладения; какого типа – нет источников.
Кроме Углича, недолговечной отчины Константиновича Владимира и его сыновей (Андрея и Владимира), перешедшей затем к ростовским князьям, отчиной Константиновичей, внуков Всеволода Большое Гнездо, был и
Та же судьба постигла, например,
Перечисленные княжества, отделившиеся как особые вотчины отдельных линий княжого дома от комплекса Ростово-Суздальских волостей, пережили судьбу, всего более близкую к истории распада на княжеские вотчины земли Черниговской. Если в некоторых из них, как в княжестве Ростовском, вероятно, и Ярославском, замечаем какие-то усилия сохранить, при раздельности вотчинного владения частями, некоторое единство всей волости с особым положением в ней стольного града – то, с – одной стороны, эти попытки не привели ни к каким крупным результатам, т. к. не возникло местных великих княжений, а с другой, они оставили так мало следов в наших источниках, что нет возможности изучить это явление сколько-нибудь детально.
Теперь вернемся к великому княжению Владимирскому и тем волостям, которые остались под властью Ярослава Всеволодовича, ставшего великим князем после ухода татар. Передав свою отчину Переяславль сыну Александру, Ярослав сам сел во Владимире. За выделом Константиновичей и младших Всеволодовичей остальные волости Владимирские стали вотчиной потомков Ярослава Всеволодовича. Спорить с ними могли только их дяди Святослав и Иван. Но Иван умер раньше старшего брата[76] (1247 г.), не много пережив Ярослава (ум. в 1246 г.). А Святослав, действительно, не сразу примирился с превращением Владимира в вотчину Ярославичей, своих племянников. Однако при брате он все-таки князь юрьевский, и только под его рукой ведает Ростов за время малолетства ростовских Константиновичей, да Суздаль все время, не сумев, однако, закрепить его за собой по смерти Ярослава.