Студент замотал головой:
— Никогда не слыхал ее…
Ярема тут же пояснил:
— А сложил ее славный запорожец — гетман Карпо Полтора-Кожуха. А случилось это больше сотни лет назад. Возвращался гетман из похода на крымчаков да помер прямо в степи, то ли отрава сгубила, то ли горилка. Негде было взять гроб, вот и похоронили казаки своего гетмана в бочке из-под горилки. Что любил при жизни Полтора-Кожуха, с тем и ушел на тот свет. Говорили старые казаки: мог Карпо перед сечей полтора штофа горилки выпить, но ни разу его сабля не промахнулась. Что ни взмах — то долой вражья голова!.. Уразумел, каламар — бурсачья душа, какие славные гетманы и атаманы жили?
Ничего не ответил Лукьян, но как-то сразу поверил новому знакомому.
Выпили они по чарке, по другой, а после третьей Ярема предложил:
— Вид у тебя справный, бурсацкий — на любой порог пустят. Будешь ходить по домам и предлагать хозяевам составлять важные бумаги да письма для них сочинять. А коль откажут — не беда. Главное — успеть высмотреть, где какое добро лежит, крепок ли хозяин и нет ли у него ружья и сабли. Запомнишь и мне шепнешь. Уразумел, каламар?
Понял сразу Лукьян, в какие грехи его впутывают, но согласился. Так студент оказался в шайке Яремы. В отличие от академической науки, разбойничья ему давалась гораздо успешней. Вскоре у Лукьяна появились деньги. Несколько раз он порывался уйти из надоевшей alma mater, но Ярема противился.
— Утратишь бурсацкий вид — жмыкруты на порог перестанут пускать, — объяснял атаман. — Народ пошел подозрительный — в каждом встречном душегуба и разбойника видит. Так что тяни, каламар, свою бурсацкую лямку на пользу нашему делу.
Хоть и трудно было совмещать студенческую жизнь с вольготной — разбойничьей, но кое-как Лукьяну удавалось это делать. Правда, несколько раз его вызывал к себе ректор академии и грозил исключением за неуспеваемость и прогулы.
Однажды по заданию Яремы отправился Лукьян в богатый дом на берегу Почаины. В те времена Почаина еще гордо называлась рекой. Киевский старожил, археолог М.Ф. Берлинский отмечал, что в начале XVIII века она была довольно глубока и протекала у самого Киево-Подола, „…отделяясь от Днепра узкою земляною косою, и с оным ниже Хрещатика соединялась во время весеннего наводнения…“
Берлинский писал, что до 1712 года „…приходившие из Десны от Брянска барки с казенными припасами заводились на зимовье, для предохранения от льдин, вверх оной Почаины, и причаливались к деревянным клетям, сделанным для укрепления берегов. <…> Для сокращения пути <…> прокопан был при повороте Днепра, прямо к Притыке, канал, куда скоро все течение реки устремилось, и со временем Днепр, так сказать, поглотил всю Почаину, срезав слабую земляную бывшую между ими преграду. <…>
Днепр стал протекать у самого Подола и безпрестанным в весеннее наводнение отмыванием берегов весьма приметно умалил сию часть города. Считают около 300 домов убылых. За тем след Почаины остался только в ее вершине, а бывшее устье ограничивается еще островком, оставшимся против Хрещатицкого оврага…“
Один из сохранившихся от половодья домов принадлежал купчихе Марусе. Но жители Киева называли ее „Пятимара“. В те времена слово „мары“ означало носилки для мертвецов. Ходила по городу молва, что купчиха пережила пятерых мужей, оттого и пошло прозвище. Как и хозяйку, недобрая слава окутывала дом.
„Кривобокая хата“, „Червячий закуток“, „Зашел и пропал“ — так называли киевляне жилище Пятимары на берегу Почаины. Лукьян, конечно, слышал нелестные отзывы об этом доме и его хозяйке.
Даже сорвиголова Ярема предостерегал студента:
— Надо бы хату Пятимары за версту обходить — пропадают там неведомым образом люди. Да уж больно много в ее подвалах золота, серебра и драгоценных каменьев! Сидит на том богатстве старая карга — сама не пользуется добром и с другими не делится. Несправедливо это…
— Да как бы мне самому в той проклятой хате не пропасть! — высказал сомнение Лукьян. — А ну как порчу наведет Пяти-мара или еще каким способом меня погубит. Рассказывали хлопцы о ее злодействах-чародействах.
— Есть давняя казацкая защита от всякой неведомой напасти, недобрых чар и даже от взора сатаны… — Лицо Яремы сделалось серьезным. — Ты, каламар, в своей академии многому обучился и, небось, в древние народные приметы и обереги не очень-то веришь.
Лукьян усмехнулся и пожал плечами: