– Мы держим нейтралитет, а потому убирайтесь, пока целы, – говорят они»[79].

Почти два часа тянулись утомительные разговоры, то сдержанные, то на повышенных тонах, «…сначала со станичным атаманом (офицер), растерянным и робким человеком; потом со станичным сбором: тупые и наглые люди, бестолковые речи… Думаю, что решающую роль в переговорах сыграл офицер-ординарец, который отвёл в сторону наиболее строптивого казака и потихоньку сказал ему:

– Вы решайте поскорее, а то сейчас подойдёт Корнилов – он шутить не любит: вас повесит, а станицу спалит»[80]. Такой поворот охладил пыл наиболее крикливых казаков-переговорщиков. В итоге станичный сбор дал согласие на ночёвку Добровольческой армии в Аксайской, но при условии, что добровольцы утром уйдут дальше и не примут бой в станице, если противник подойдёт ночью.

А в степи в это время с нетерпением ожидали решения вопроса о ночлеге 5000 добровольцев и беженцев, иззябших и голодных, уставших физически и морально от нервной обстановки минувшего дня и ночного перехода. Наконец поступила команда идти в станицу, и, утомлённые переживаниями дня и ночным походом, люди быстро разбрелись по домам.

«Кое-как, вповалку, на холодном полу, провели мы тревожную первую ночь похода, – писал о “гостеприимстве” местных казаков А. П. Богаевский, – ожидая возможности наступления красных, и рано утром двинулись дальше на станицу Ольгинскую»[81]. Красные не преследовали армию, и остаток ночи прошёл спокойно.

Отдых добровольцев охранял офицерский партизанский отряд имени генерала Корнилова полковника Симановского. Он остался под самой Нахичеванью. Заслон малочисленный, а ответственность велика. Со стороны Ростова доносились одиночные выстрелы, однажды прозвучало громкое «ура» – красные хозяйничали в городе. Долго тянулась по заснеженной дороге длинная вереница беженцев. «Едут подводы с женщинами, с какими-то вещами, – вспоминал один из участников похода, Р. Б. Гуль. – На одной везут ножную швейную машину, на другой торчит граммофонный рупор, чемоданы, ящики, узлы. Все торопятся, говорят вполголоса, погоняют друг друга. Одни подводы застревают, другие с удовольствием обгоняют их. Арьергард волнуется. Хочется скорее уйти от Ростова: рассветёт, большевики займут город, бросятся в погоню, нас всего 80 человек, а тут бесконечно везут никому не нужную поклажу»[82].

Казачество считалось опорой Добровольческой армии в недалёком будущем, поэтому генерал Корнилов требовал не применять реквизиции, что нередко ставило в тупик чинов, ответственных за снабжение армии всем необходимым. «Мы просили крова, просили жизненных припасов за дорогую плату, – сокрушённо отмечал А. И. Деникин, – не могли достать ни за какую цену сапог и одежды, тогда ещё в изобилии имевшихся в станицах, для босых и полуодетых добровольцев; не могли получить достаточного количества подвод, чтобы вывезти из Аксая остатки армейского имущества. Условия неравные: завтра придут большевики и возьмут всё – им отдадут даже последнее беспрекословно, с проклятиями в душе и с униженными поклонами»[83].

Техническая рота проработала на переправе всю ночь, устраивая деревянный настил с берега на лёд, рассыпая песок. По обледенелой земле стучали кирки, из-под топоров летели щепки. Ещё затемно Дон перешёл кавалерийский дивизион полковника Гершельмана с задачей прикрыть армию с востока, одновременно с ним переправился партизанский отряд сотника Грекова, отправленный заслонить добровольцев со стороны Батайска. Над их головами иногда посвистывали пули – так местные молодые казаки-фронтовики выказывали своё отношение к добровольцам.

К утру погода поменялась к лучшему. Ветер угомонился, перестал идти снег, небо прояснилось, и смягчился мороз. С первыми петухами 10 (23) февраля началась переправа через Дон по льду, а лёд местами подтаял, потрескался. Переправу основных сил начал генерал Алексеев. Он пешком перешёл реку, опираясь на палку и словно бы проверяя ею лёд на прочность.

Главные опасения у добровольцев были за артиллерию, но подполковник Миончинский[84] предусмотрел всё возможное для благополучной переправы. С большим трудом ему удалось раздобыть в станице подводы. Из эшелона и из ящиков на них перегрузили снаряды, а также всё, что можно было снять с орудий, чтобы облегчить их. Переправлялась артиллерия осторожно, по частям. Лошади шли выпряженными, по одному на руках катили орудия, по одной переезжали неперегруженные подводы. Под тяжестью орудий лёд трещал, но не ломался. Последнее орудие юнкера катили бегом уже по воде, выступившей на поверхность льда. К общей радости артиллеристов, всё имущество удалось перетащить без потерь.

На всякий случай, пока армия переправлялась, два орудия поставили на позицию на противоположном берегу. Командующий армии с конвоем и с начальником штаба переехали Дон и стояли на берегу, пропуская войска, обозы и беженцев. В какой-то момент во время переправы появились два боевых аэроплана красных и стали кружить на большой высоте над колоннами добровольцев. Они сбросили на лёд несколько бомб, которые не причинили войскам никакого вреда, и улетели.

Уже при свете дня 10 (23) февраля арьергард вошёл в станицу Аксайскую и расположился по хатам. Сразу же от станичного атамана в письменном виде поступило требование немедленно покинуть селение, чтобы не провоцировать красных завязать бой. Полковник Симановский ответил резко и проигнорировал решение местной власти. В ответ ночью станичники обстреляли офицерские посты, на что взбешённый полковник Симановский пригрозил атаману вызвать артиллерию и спалить станицу. Угроза подействовала. Арьергард сутки охранял переправу через Дон, затем, подорвав железнодорожное полотно, вместе с технической ротой ушёл вслед за армией к станице Ольгинской, до которой было всего 8 вёрст. Погода стояла хорошая – яркий солнечный день с лёгким морозцем.

Так начался первый поход Добровольческой армии, ставший легендой Белого движения. В дальнейшем он получил название 1-й Кубанский, Корниловский или Ледяной.

О первых его днях поэт-белоэмигрант донской казак Н. Н. Туроверов[15]написал пронзительные строки: