— Хоть мне и нелегко все это, мэм, — еле выговорила она, потому что в горле у нее пересохло, — будьте благословенны за то, что вы сейчас делаете…

Леди Рид открыла дверь и, позвав Дженни, велела привести внука. Когда служанка вернулась с девочкой, Мери нерешительно сделала несколько шагов к той, кто отныне официально станет бабушкой «ангела», и подарила ей обольстительную улыбку, сопроводив эту улыбку поклоном, исполненным пиетета по отношению к старой даме. Растроганная худобой ребенка, Дженни щедро накормила его, предлагая отведать того, этого, еще чего-нибудь… Мери хотелось продолжать и продолжать наедаться, пока не наступит пресыщение. Ради этого она готова была пойти на что угодно.

Леди Рид потрепала ее по коротко подстриженным кудряшкам и спросила тоном, казалось бы, вполне обыденным, но все же выдававшим ее опасение попасть на крючок:

— Кто ты, дитя мое?

— Я ангел, — заверила Мери, устремив на старую даму взгляд, в котором можно было при желании прочесть столько же благодарности, сколько лукавства.

— Вот и постарайся им оставаться, — посоветовала леди Рид.

Мери кивнула в знак согласия — конечно же постарается изо всех сил. По крайней мере ровно столько времени, сколько это будет нужно.

Сесили взяла дочь за руку, распрощалась и вышла.

Едва завернув за угол, мать возмущенно воскликнула, обращаясь к дочери:

— Подумай только! Старая карга хотела непременно разлучить нас с тобой! Моя судьба ее нисколько не интересует. Она соглашалась заняться тобой и взять тебя на содержание при единственном условии: чтобы я отпустила тебя жить к ней и никогда больше с тобой не виделась! Великий Боже, как у нее язык повернулся! Мне пришлось протестовать, гримасничать, заливаться слезами… Ну и что я была бы за мать, ежели б согласилась тебя вот так бросить? Ух, до чего она меня ненавидит, если способна оказалась предложить такое!

— Но она же в конце концов сдалась? — засмеялась Мери, уже знавшая, что услышит в ответ. Разве кто-то может устоять перед силой убеждения ее матушки?

— Еще бы не сдалась! — просияла та. — Я получила именно то, чего желала. С завтрашнего дня и до самой смерти мегеры тебе придется быть ангелом, Мери, но одновременно — и это главное — самым услужливым из мальчуганов на свете.

— Не бойся, мамочка. Я сделаю все, что нужно, и даже более того. Из одной только любви к тебе.

Не обращая внимания ни на прохожих и проезжих, ни на сновавших по узким лондонским улочкам бродячих торговцев, Сесили присела на корточки и заботливо подняла воротник плаща своей милой крошки. Взгляд у нее был нежный и взволнованный.

— Из любви ко мне, Мери. И ради тебя самой. Потому что на всем свете ты — моя единственная гордость, единственный источник мужества и, вне всякого сомнения, единственный смысл моей жизни.

В этой прочувствованной речи Сесили, кажется, впервые не содержалось никакого преувеличения.