Сесили, словно почувствовав в этом молчании сомнение или, хуже того, и впрямь терзавшее ее дочку с некоторых пор недоверие, прижала малышку к себе и усадила с собой рядом на железную кровать, составлявшую вкупе с сундуком и колченогим столиком всю обстановку номера. Даже вместе мать и дочь весили немного, тем не менее тощий соломенный тюфяк сразу же провис, а ветхое стеганое одеяло скомкалось.

— Ты уже взрослая, Мери, — продолжила бедная женщина, сжимая руки дочери, — ты должна понимать. До сих пор я могла предложить тебе лишь такие вот убогие комнаты, а на ужин я кладу на твою тарелку размятую картошку куда чаще, чем мясо, и одеваю тебя только в старые тряпки… Разве о такой жизни для тебя я мечтала? Но что, что я могу поделать?! Я проклята от рождения, даже до рождения, милая моя деточка! Я создана для любви, это верно. Да что с этого толку-то?!

Мери прижалась к матери, подавив досадливый вздох и стараясь полностью насладиться теплом ее тела. Ох, опять сейчас начнутся эти давно надоевшие излияния!

Материнскую историю она выучила наизусть. Была помладше — плакала вместе с матерью над ее несчастьями. А теперь… Сесили права: теперь она взрослая, слишком много видела горя, чтобы все еще раскисать. Ее больше не разжалобишь! Сесили постоянно металась между эйфорией и депрессией. И что? Мери тоже должна метаться? Нетушки, она досыта нахлебалась что одного, что другого, и теперь любая неумеренность ее только раздражает.

Тем не менее девочка молчала, и мысли то возникали, то исчезали в медленном ритме баюкающих ее материнских рук. Сесили рассказывала ей — в точности так же, как своим случайным любовникам, — все ту же повесть о своем отчаянии.

Джон Рид, младший сын богатого лондонского судовладельца, прельщенный красотой и грацией Сесили, женился на ней вопреки воле родителей. Риды надеялись, что сын вступит в брак, полезный для их дела, да и Сесили вовсе не обладала, как они считали, теми достоинствами, какие обнаружил в ней их наследник. Что в ней хорошего? Из самых низов, сирота, всего-то и приданого, что нежная привязанность взявшего ее к себе после смерти родителей старика дядюшки — он был когда-то простым матросом на рыболовном судне и никаких капиталов за всю жизнь не скопил, никаких полезных связей не заимел… Однако упрямый Джон решился пренебречь родительским запретом, после чего семья, разумеется, от него отреклась и он лишился наследства.

Джону Риду пришлось стать матросом — надо же было на что-то содержать молодую жену и ребенка, который вскорости появился на свет. Это был мальчик, Мери Оливер, рыженький и хилый. Его, как и Сесили, семейство Ридов признавать не захотело.

Но все равно целый год Риды-младшие были невозможно счастливы и ничуть не жалели о совершенном ими безумстве. А потом корабль, на который Джон нанялся, по пути в Вест-Индию — так назвал открытую им Америку еще Колумб — потерпел крушение и затонул. Сесили надела траур. Жить стало совсем уже не на что. В полном отчаянии она бросилась за помощью к дяде, но старик, в свою очередь, оставил этот лучший из миров три месяца спустя. Тогда Сесили, надеясь растрогать родителей погибшего Джона, решилась обратиться к ним. В ответ получила только презрение.

Минуло полгода, и наконец она нашла место служанки, обеспечивавшее и ей, и ребенку более-менее приличное существование. Но тут некий моряк признался молодой вдове в любви, и итогом этой любви стала вовсе не обещанная им женитьба, а второй ребенок, на сей раз девочка. Сесили окрестила новорожденную Мери Джейн. А влюбленный моряк однажды утром ушел и уже никогда не вернулся. И никто, даже капитан судна, на котором пропавший служил, понятия не имел, куда он делся.

Брошенная с двумя детьми Сесили, естественно, не хотела верить, что ее бросили, она представляла себе любимого мертвым, убитым разбойниками — обычное дело в закоулках Лондона, куда со всей Англии стекался нищий сброд, подчинявшийся закону, согласно которому выживает сильнейший…

Стремясь скрыть от людей свой позор и забыть о прошлом, Сесили уехала вместе с хозяевами в маленький городок Халл.

После смерти Мери Оливера — сырой и холодной зимой малыш подхватил лихорадку, от которой так и не смог оправиться, — молодая женщина впала в глубокую депрессию, не в силах переносить все новые удары неумолимого рока. Несмотря на то что хозяева Сесили были людьми понимающими и терпеливыми, им все же в конце концов пришлось ее уволить за неряшливость и пренебрежение своими обязанностями. Она вернулась в Лондон с маленькой дочкой, и теперь они проживали те крохи из в общем-то и без того ничтожных сбережений Сесили, что еще оставались нетронутыми.

Так продолжалось до тех пор, пока она случайно не узнала о смерти сэра Эдварда Рида, своего свекра. Тогда в голове несчастной вспыхнула сумасшедшая идея. Идея, которая, как ей казалось, спасет и ее, и дочку.

И Сесили решилась на эксперимент.

Несколько месяцев назад, надев на Мери костюмчик ее покойного брата, она стала говорить случайным любовникам, что перед ними мальчик, а не девочка, и все ей верили.

С тех пор дочь старательно играла навязанную ей роль, снисходительно относясь к легкому помешательству матери, стремящейся любить каждого, лишь бы забыть о том, что ее саму никто никогда не любил.