Так оно и вышло! Стоило этим дамам рассесться в своих пышных юбках — настоящий цветник! — по кушеткам гостиной, как они тут же принялись наперебой строить глазки, хлопать ресничками, вытягивать губки, словно готовясь к сладострастному поцелую — и все это для того, чтобы поймать его в сети…

— Ах, не покидайте нас, Мери Оливер! — стонала леди Рутерфорт, грациозно протягивая руку за чашкой шоколада.

— О да, да! Вы такой забавник! — поддержала ее леди Бекэм, принимаясь без всякого зазрения совести уже за третий кусок лимонного кекса.

Все они были страшно растроганы судьбой бедного родственника Эммы — так им был представлен Мери Оливер. Сама же Эмма не уставала наблюдать за играми, в которые играли эти дамы благородного происхождения, и их манерами. Она уже давно пользовалась этим приемом, чтобы выгоднее себя подать, а главное, скрыть нехватку воспитания и образования. Пусть даже ее муж с первых шагов их совместной жизни прилагал все усилия к тому, чтобы восполнить эти пробелы, все же они оставались, и Эмма искусно обходила подводные камни, подражая во всем окружавшим ее людям. Стало быть, литературные и музыкальные салоны она использовала как возможность расширить и укрепить свое влияние, а Мери гордилась ролью, которая была ей тут отведена, и роль эта чрезвычайно ей льстила.

— Расскажите, расскажите вашу историю! — умоляла леди Бекэм.

— Ах, сударыни, да ведь вы ее уже наизусть знаете!

— Но только не я! — настаивала леди Бедфорд. — Я только что приехала в Дувр!

— Она жила в Манчестере, — шепнула мадам де Мортфонтен на ушко Мери. — Ее супруг недавно покинул этот мир, и кузина — леди Бекэм — привезла ее сюда сразу после похорон. Приютила бедняжку…

— Что это вы там шепчетесь, милочка? — притворно возмутилась леди Рутерфорт. — Мало вам, что вы и так им первая завладели, так еще и сейчас пытаетесь отнять?

— Напротив, Керри, дорогая моя! Я пытаюсь настоять на том, чтобы Мери Оливер удовлетворил ваш интерес к его жизни!

— Ну, тогда, сударыни, дайте мне место в вашем кругу, — потребовала Мери и добавила: — Всякому куда легче откровенничать, если его утешают…

Юбки слегка подвинулись, и стиснутый их обладательницами подобно лакомому кусочку, который, как известно, всегда нарасхват, Мери Оливер приступил к очередному изложению печальных эпизодов своего детства, как всегда, находя по мере изложения все новые подробности, способные ввести аудиторию в дрожь или заставить расплакаться.

День пролетел слишком быстро. Выслушав рассказ Мери, дамы поговорили о войне, распространявшейся по Европе, об «этом знаменитом корсаре Жане Баре», который хоть и служил во вражеском флоте, но о котором они все как одна мечтали и которого все как одна видели во сне… Потом дамы читали и комментировали сонеты Шекспира — Эмма его обожала — и злословили в адрес еще нескольких дам, которые делали погоду при дворе короля Вильгельма.

Стенные часы в гостиной пробили шесть.

Гостьи поднялись и стали по очереди прощаться с Эммой: пора было возвращаться к мужьям — а как приятно явиться домой нагруженными увесистым багажом сплетен и тайных мыслей, среди которых раздумья о Мери и французском корсаре занимали отнюдь не последнее место.

А мадам де Мортфонтен взяла своего личного секретаря за руку, увлекла за собой поближе к полыхающему огнем камину и восторженно прошептала:

— О Мери Оливер! Если бы вы могли испытывать ко мне хотя бы десятую долю той нежности и той страсти, на какие вас считают способным эти красотки, счастливей меня просто не было бы на свете женщины!

— Думать так, как они, по вашему мнению, думают, значит, наделять меня воображением, каким я, увы, не обладаю, — ответила Мери, вся дрожа и силясь не растаять под обволакивавшим ее душу томным взглядом.

Эмма звонко расхохоталась — и это рассеяло тревогу Мери.

— Ой-ой! Должна сказать, что врете вы с такой легкостью, дорогой, словно вы какой-нибудь банкир!