Он убрал телефон в карман.

– Да, я тоже взволнован. Прости.

– Хорошо, у тебя есть повод волноваться, потому что это не только наше с тобой первое Рождество, но также мой первый рождественский ужин, когда на столе будет алкоголь.

– Я постоянно забываю, что у тебя в семье не пьют.

– Ни капли, Том. С тех пор, как мой дедушка выпил рюмочку хереса в 1961 году и потом вызывал «скорую», решив, что у него сердечный приступ.

Я переставила пакеты с подарками на свое сиденье, а сама перебралась к Тому и прижалась к нему.

– Знаешь, я с тобой так счастлива. Я в курсе, что не умею об этом говорить, но это правда, – сказала я, глядя в окно поезда, наблюдая за тем, как серые дома постепенно уступали место спокойствию пригорода.

Он поднял руку и погладил меня по голове.

– И я с тобой счастлив. Я люблю тебя.

– Том, не трогай волосы.

Я надела футболку и улеглась рядом с Гаем, прижавшись к нему. Я, в общем, ненавидела себя за то, что делаю это, да и его тоже, но из всех моих безымянных партнеров он казался самым надежным. И он не разочаровал меня, предсказуемо отодвинувшись, как только мое тело коснулось его. Я залезла под одеяло и уснула, не думая ни о чем, кроме Тома, под мерный храп Гая в качестве саундтрека к моей печали.

Я проснулась от тычков под ребра.

– Ты болтаешь во сне.

– А? Что? – я села.

Гай смотрел на меня одним глазом, второй был закрыт подушкой.

– Ты болтаешь во сне, – проворчал он. – Не знаю, кто такой Том, но уши у него, наверное, сейчас горят.

– Извини, – сказала я, укладываясь обратно. – А ты уже купил все рождественские подарки?

Он не отвечал. Неужели опять заснул?

– Который час? – спросила я.

– Слишком рано для бесед, – угрюмо ответил он.