– Где здесь железнодорожная станция? – спрашивает незнакомец.
– Вон там, – отвечает деревенский житель и машет рукой в противоположную сторону, туда, где почта. – Вы не могли бы заодно отправить моё письмо, вам всё равно по дороге?
– Конечно, – отвечает незнакомец, намереваясь при первой возможности вскрыть конверт и посмотреть, нет ли там чего-нибудь ценного.
Мир устроен не так.
Почему человек экономический поступает так, как поступает, – довольно путанная математика. Одновременно психологические исследования показывают, что настоящие люди отнюдь не всегда выбирают самое рациональное решение. А зачастую и вовсе не понимают, каким «самое рациональное» должно быть. Именно такие результаты получены в ходе упрощенного лабораторного эксперимента с игрушечными деньгами. Даже там нам не удаётся быть чисто рациональными. А в реальном мире всё бесконечно сложнее. Разве может кто-то увидеть всё? Взвесить и сравнить все возможности, высчитать максимальную выгоду? Способны ли мы вообще быть такими, как человек экономический?
Милтон Фридман, экономист-неолиберал, в ответ на подобную критику выступил со знаменитым возражением о бильярде. Представьте искусного игрока в бильярд. Знать законы физики ему не нужно. Но действует он так, как будто знает их. И это всё, что нужно знать нам.
Теперь мы, собственно, сможем предугадывать его поведение, создав модель. Эта модель основана на том, что бильярдист знает законы физики. Возможно, это не так. Но модель будет работать, поскольку бильярдист действует, словно знает эти законы.
Иными словами, люди, возможно, не такие, как человек экономический. Но по Фридману, мы действуем, как будто мы такие. И модель, основанная на человеке экономическом, может предугадывать поведение человека, а значит, и то, что будет происходить в экономике.
По этой логике экономистов следует оценивать не по тому, насколько справедлив их взгляд на человека. Экономистов следует оценивать, исходя из того, насколько точно их выводы соответствуют тому, что человек делает на рынке de facto.
Но, если честно, в рыночных предсказаниях национальная экономика никогда особенно не преуспевала. Когда осенью 2008 года разразился финансовый кризис, Лондонскую школу экономики посетила английская королева. Собравшиеся эксперты описывали происходящую катастрофу. Королева выглядела удивлённой. «Почему никто не видел, что приближается кризис?» – спросила она. Хороший вопрос.
Бог придумал экономистов, чтобы поднять авторитет астрологов, – так однажды проанализировал феномен Джон Гэлбрейт, один из известнейших экономистов мира.
Роберт Лукас, американский экономист и нобелевский лауреат, счёл себя обязанным ответить королеве. И на страницах журнала
Сегодня рынок управляет мировой экономикой ещё в большей степени, чем раньше. За последние десятилетия мы внимательнее, чем когда-либо, прислушиваемся к экономистам. За тот же период случилось множество кризисов. Обвал американской биржи в 1987 году, коллапс японского финансового пузыря, мексиканский финансовый кризис 1994-го, кризис, вызванный банкротством хедж-фонда Long Term Capital в 1998-м (он случился через год после того, как Майрон Шоулз и Роберт Мертон получили Нобелевскую премию по экономике в память о своих теориях на тему: почему Long Term Capital никогда не обанкротится), русский финансовый кризис того же года, азиатский кризис, IT-кризис миллениума и, в финале, глобальный кризис в 2008-м, самый серьёзный кризис со времён Великой депрессии. Для всех, кроме горсточки экономистов, это был полнейший шок. И дело не только в том, что все экономические модели провалились в плане прогнозов. Эти модели вообще редко работают, если в запутанную действительность внедрять их в чистом виде.
После развала Советского Союза МВФ и американское Министерство финансов в рекордные сроки провели приватизацию в России. Несколько экономистов попытались перевести страну с плановой экономики на рыночную в течение даже не лет, а дней. Стоит лишь разрушить лагерь коммунизма, и тут же появится страна рациональных экономических индивидов, думали они, и народ начнёт строить капитализм, как будто ничего другого он никогда не строил. Русские социальные институты, история, распределение доходов и традиции, как считалось, роли не играют. Смысла вникать в детали нет. Экономические принципы универсальны. Доктрины сработают в любом случае, независимо от контекста, исторического опыта, связей и обстоятельств, из которых и складывается то, что мы обычно называем «существованием». Во всех моделях представлен только один мир, человеческая природа, человек экономический.
Результаты хорошо известны: группка олигархов быстро взяла под контроль ресурсы России. Государство внезапно оказалось неспособно даже выплатить пенсии, и при этом ресурсы страны распродавались ради красивой жизни. Деньги переводились на банковские счета в Швейцарию и на Кипр. Это было больше похоже на организованную преступность, чем на организованный рынок. Получилась страна с более низким уровнем жизни, чем до реформ, и миллионы людей засомневались, так ли хороша демократия. Спасибо, достаточно, – сказали они и выбрали президентом Владимира Путина, пообещавшего стабильность и возрождение достоинства.
Каждый год в 1990-е в России снижались доходы на душу населения. Подобный процесс пережила и Украина. А Польша, которая плюнула на МВФ, справилась значительно успешнее. Сделать капиталистическую экономику коммунистической так же легко, как сделать уху из аквариума, – говорил председатель польских профсоюзов и впоследствии президент Польши Лех Валенса. Трудности возникают, если пытаться проделать этот трюк в обратную сторону.
Рынок – это отнюдь не часы, тикающие мелодично. Неизбежное следствие единственного способа существования рациональных человеческих индивидов. Всё гораздо сложнее. Для рынка скорее характерен сильнейший прессинг перемен. Без намёка на сентиментальность он топит старые предприятия, старую технику и прочее, чему больше нет применения, и, во многих случаях, людей. Рынок невнимателен, поэтому он может обеспечивать стремительное развитие, а может и разрушать созданное, по той же причине и с той же силой. Рынок чертовски эффективен в одних областях и чертовски неэффективен в других. От механики, простоты и неизбежности он далёк.
Экономисты, которые верят в человека экономического, обычно допускают, что их представление о человеке неполное, но оно достаточно верное, чтобы им можно было пользоваться. Несомненно, экономисты научили нас некоторым вещам, которые помогли сделать мир лучше. И если они теперь говорят, что человек экономический может помочь им, то почему бы им не поверить? Почему бы не упростить представления о человеке и о рынке? Упрощение – это инструмент. Мы пользуемся им во многих областях.
Земля круглая, говорим мы, хотя это не так. Земля – это эллипс. И к тому же она бугристая из-за гор, долин и тающих полярных льдов. Но, даже если мы говорим, что Земля круглая, мы никогда не смогли бы управлять кораблём (или, если угодно, крылатой ракетой) по картам, составленным так, будто Земля – идеальный шар. При составлении карт мы стараемся измерить и учесть все отклонения. А человека экономического оставляем таким как есть. Построенные на нём модели используются как руководство для управления всей мировой экономикой и выдаются в виде рецептов бедным странам. Пожалуйста, решайте свои проблемы, на старт! Хотя нам уже тридцать лет известно, что человек экономический в лучшем случае – упрощение, а в худшем – полная галлюцинация.
Сегодня именно он продолжает определять экономическую логику. Именно этот тип человека по-прежнему изучают на экономических факультетах университетов, и это мы еще молчим о научно-популярных книгах, описывающих коммерциализацию всех областей жизни. Человек экономический доминирует, вопреки многолетним исследованиям, подтверждающим, что он имеет весьма смутное отношение к действительности. Он продолжает нас преследовать, продолжает настаивать, что мы такие же, как он, независимо от того, осознаём мы это или нет. И независимо от того, что мы делаем.