Я не успевал за скоростью его мысли, но мне показалось, что самым разумным было предположить, что эту комбинацию мог продумать и совершить только мой шеф, Великий Гесер. Однако Мастер Вампиров думал иначе.
— Основной вопрос, который будоражит меня и заставляет ненавидеть тебя еще сильнее звучит так — почему снова ты? Почему снова Антон Городецкий, даже став человеком, продолжает успешно уничтожать все, что связано с нами или с нашей историей? Почему именно я постоянно сталкиваюсь с тобой на протяжении всей своей жизни и даже после того, как погиб благодаря тебе? — он поднял на меня свой тяжелый немигающий взгляд. — Если бы ты только знал, как мне хочется уничтожить тебя прямо сейчас, как ты уничтожал меня и моих братьев, выпить из тебя всю твою поганую кровь и порвать на куски остатки твоего дряблого тела! Но что-то останавливает меня, какая-то мысль пытается пробиться через завесу моей ненависти, чтобы объяснить мне до конца, что же все-таки происходит…
Моя нога уже трепетала над самой кнопкой, но, выпустив пар, Мастер вампиров, слегка успокоился и продолжил свои размышления вслух.
— Вся комбинация имела бы смысл только в том случае, если бы кто-то наперед знал, что ты выживешь в поединке с Двуединым, но останешься после этого человеком, пойдешь работать в архив и там найдешь шкатулку, откроешь ее и уничтожишь кисть. Гесер? Твоя жена или дочь? Не думаю, для этого нужно было контролировать Двуединого, даже нет, не контролировать, а внушить ему не уничтожать тебя, а просто превратить в человека. А это, скорее всего, под силу только его создателю…
— Ты имеешь в виду Сумрака?!
— А почему бы и нет? Что если предположить, что сам Сумрак задумал и осуществил свою собственную комбинацию? — продолжил Саушкин. — Он всегда любил нас, как своих детей, и если вдруг решил нам помочь… Но в чем же заключается его помощь, что он пытается сказать мне таким образом? — Он обхватил голову руками и утупился в доску. Задумался и я — а что, если Костя прав, и мы оба находимся сейчас внутри какой-то дикой комбинации Сумрака?
— Костя, а что ты думаешь по поводу цепочки событий: Четыре всадника Апокалипсиса, чье появление вызвало перемещение хранилища Инквизиции в Прагу, переезд поспособствовал обнаружению шкатулки, затем ее выкрадывают и перемещают в хранилище Ночного дозора, после поединка с Двуединым я остаюсь в живых, но превращаюсь в обыкновенного человека, благодаря чему получаю возможность найти в архиве шкатулку и случайно уничтожаю кисть? — по мере перечисления всех логических составляющих, лицо у Кости все более разглаживалось, мне показалось, что в его собственных умозаключениях все события, наконец, окончательно стали на свои места. Он поднялся и начал ходить по комнате.
— Мне кажется, я все понял, Антон. Дело в том, что у каждого из нас есть свое предназначение, определенное Сумраком, а кисть древнего Мастера свое уже выполнила и просто стала не нужна. Но взамен ее я получил нечто большее, я получил
Какие указания он получил и почему скрывает их от меня? Я ничего не понимал, но мое недоумение мало трогало Мастера вампиров.
— Ну и чего ты вскочил? — как можно спокойнее спросил я. — Твой ход!
— Правильно, теперь мой ход! — Саушкин еще раз глубоко выдохнул и снова сел за стол. Он опустил глаза на доску, но заметно было, что мысли его по прежнему витали где-то очень далеко. Наконец, он поднял голову и взглянул мне в глаза. — Никогда не забывай, кто ты, а кто — я. Только вы, люди, могли расти и развиваться постоянно воюя друг с другом. Вы ненавидите соседей, людей иной расы, иной веры. Войны и предательства, голод и разруха — вот ваш путь. Но ты когда нибудь слышал, чтобы мы, вампиры, воевали сами с собой?
— Не только слышал, но и видел. — теперь уже рассмеялся я. — И тогда именно ты убил немало своих сородичей.
— Это не в счет, — пренебрежительно отмахнулся Саушкин. — Это обычное состязание за первенство, не более, и я очень сожалею, что мне пришлось умертвить своих сородичей, они бы нам сейчас очень пригодились. В отличие от людей, у нас все по другому — мы поддерживаем и помогаем друг другу, делимся пищей, стараемся быть рядом в трудную минуту, потому что иначе нам не выжить. Мы были бы счастливы жить своими большими семьями, создавать свои кланы, но оказалось, что ради выживания нам жизненно необходимо существовать поодиночке и жить в тесном соседстве с вами. До того тесном, что без нас многие ваши знаменитости просто не стали бы тем, кем стали и умерли в неизвестности. Даже ты, наверняка, знаешь о наших основных увлечениях?
— Да, конечно — джаз и футбол. Если не считать вашего настоящего увлечения — сосать у всех кровь, — язвительно добавил я.
— А ты не задавался простым таким вопросом — почему? Почему именно музыка и спорт, и более того, конкретно джаз и футбол? — Саушкин хладнокровно не обратил внимания на мой укол в свой адрес.
— Нет. — вынужден был признаться я.
— А ведь все очень просто. — Костя снисходительно усмехнулся. — Все мы в силу своего строения имеем уникальный музыкальный слух, несравнимый со слухом даже тех людей, у кого он считается абсолютным. Мы способны различать мельчайшие нюансы каждой музыкальной фразы, мы идеальные слушатели и почитатели человеческих талантов, но ни один вампир никогда не способен был написать ничего своего. Нам для этого не хватает ни ваших эмоций, ни ваших переживаний о бренности бытия. — Саушкин демонстративно налил еще пива и потихоньку, маленькими глотками, показушно смакуя, выпил до дна. — Нет, нет — он увидел мой взгляд. — Я уже говорил тебе, что не чувствую вкуса этого пойла, просто я научился подражать вашим, человеческим эмоциям, ведь мне часто приходится принимать участие в каких-то светских вечеринках.
— Но продолжим о музыке и спорте. На протяжении веков рядом со многими гениальными музыкантами были и мы, вампиры. Изредка это были жены, чаще — просто очень близкие друзья. Ты вряд ли найдешь их имена в анналах истории — мы старались быть близкими, но незаметными, зато мы всегда были первыми слушателями и первыми критиками всех их произведений. Мы наслаждались Бахом, Гайдном, Моцартом, Паганини, мы были среди тех, кому Джузеппе Верди и Жорж Бизе демонстрировали свои новые оперы и, кстати, многих из них мы поддерживали финансово, пока они не становились знаменитыми и богатыми. Но с появлением джаза мы поняли, что в музыке началась новая эпоха, эпоха джаза. Свинг, вокальная экспрессия, импровизация, опора на риффы, использование ладов с блюзовыми нотами — не только мы, весь мир был очарован новой музыкой! — Саушкин снова начал возбуждаться, он явно был в восторге от джаза и даже не пытался этого скрывать. — В начале ХХ века у нас была достаточно большая община в Новом Орлеане, и таким образом мы оказались в самом центре его зарождения. Именно мы финансировали первую запись легендарного «Original Dixieland Jazz Band» в далеком 1917 году, после чего джаз начал свое победоносное шествие по всему земному шару. Заметь — в этом же году Светлые провели социальный эксперимент над всей Россией, на долгие годы превратив огромную страну в развалины. Тебе не кажется странным, что какие-то презренные вампиры сделали для будущего намного больше хорошего, чем вы, Светлые? — Он победоносно взглянул на меня. Возразить мне было нечего.
— Мы полностью переключились на джаз, именно благодаря нам засияли имена Флетчера Хендерсона, Каунта Бэйси, Бенни Гудмена, Глена Миллера, Дюка Эллингтона, все новые направления, которые появились позже — рок, поп, рэп, это всего лишь далекие отголоски все того же джаза, его жалкие пародии! Даже сейчас мы стараемся посещать все более-менее значимые джазовые фестивали и иногда нас там бывает больше, чем вас, людишек. — Саушкин презрительно кивнул в мою сторону. — Но мы, как правило, всегда стараемся держаться порознь.
— Зато именно мы, людишки, как ты о нас отзываешься, создавали эту музыку, а вы как были, так и остались до сих пор попутчиками и охранниками, мальчиками на побегушках у великих музыкантов, — бросил я.