Топору не пришлось нас долго искать. Его люди пришли сразу после окончания нашей двойной смены на заводе. Мы как раз шагали по пролету Грозового Зубца, когда массивный наземный автомобиль резко ударил по тормозам рядом с нами и из него высыпалась дюжина громил. Едва мы успели опомниться, как оказались прижатыми к стенке моста. Из захватов, в которых нас скрутили, не смог вырваться даже Иван. Под нами разверзлась тысячефутовая пропасть. Я оглянулся: улица снова таинственным образом обезлюдела.

Лишь тогда Маленький Тоби вышел из автомобиля. Он был ниже своих людей, шире и тяжелее, и далеко не весь его вес составлял жир. Лицом Тоби походил на разъевшуюся хищную птицу — огромные челюсти, нос с горбинкой, холодные колючие глаза. Круглую голову покрывали короткие жесткие волосы. Он посмотрел на нас с выражением, которое напугало меня потому, что тогда я его не понял. Но теперь — понимаю. Это был взгляд очень, очень сильного человека, посланного сделать работу, которая раздражала его и которой ему совершенно не хотелось заниматься.

Он ударил кулаком по ладони. Звук походил на сильный шлепок по лицу. Каким-то образом жест показался более устрашающим, чем если бы он действительно ударил кого-то из нас. В нем чувствовалось самообладание, контролируемая жестокость. Он давал нам понять, что способен сделать, вместо того, чтобы сделать это на самом деле.

— Итак, парни, — произнес он, — вы доставили мне некоторые проблемы. — Его низкий голос звучал как рычание. Пришлось напрячься, чтобы услышать его, но ты напрягался, потому что иначе могло случиться нечто ужасное. Эффективный трюк.

С тех пор я знавал комиссаров, которые говорили таким же тоном, но ни одному из них он не давался лучше, чем Маленькому Тоби. Из него вышел бы хороший комиссар.

Колючие глаза вновь смерили нас взглядом. Тоби хотел, чтобы мы поняли — он из тех людей, которые устраняют препятствия на своем пути. Ни один из нас так ничего и не сказал. Я бы попросил прощения, но во рту у меня слишком пересохло, чтобы выдавить хотя бы слово. Я чуть поерзал, однако тяжелые руки одного из громил с неодолимой силой толкнули меня обратно к стенке.

— Да, — произнес он. — Вы доставили мне проблемы. Вы помешали моим парням взыскать долг и поставили их в неудобное положение.

Я оглянулся, пытаясь найти взглядом людей, которых избил Иван. Их тут не оказалось. Маленький Тоби был достаточно хорошим управленцем, чтобы проследить за этим. Будь они здесь, могли вспыхнуть разногласия и все могло выйти из-под контроля. Подобных вещей Тоби не допускал.

Он прошелся перед нами и поочередно взглянул на каждого. Антон и Иван встретились с ним взглядами. Я несколько секунд изо всех сил старался не отводить глаз, но затем отвернулся. Тоби с наигранной печалью покачал головой. Он стоял достаточно близко, чтобы я почувствовал расходящиеся от него волны запаха одеколона.

— И что мне делать с вашей троицей?.. — спросил он, словно родитель у непослушного ребенка.

Он вздохнул, и его дыхание сформировало в стылом воздухе небольшое облако. Он достал коробочку с фиолетовыми леденцами и забросил половину себе в рот, давя конфеты металлическими зубами. Это должно было выглядеть смешно, но выглядело страшно — как будто большой хищник грыз кусок мяса, размышляя, не съесть ли тебя следом.

— Я слышал, ты боец, — сказал он, ткнув похожим на сосиску пальцем в грудь Ивана.

Иван кивнул.

— Трудно драться, если твою руку скормили металлодробилке.

Никто из нас не стал спорить. Мы понимали, что это не досужие размышления.

— Моему боссу такое нравится. Точнее, он такое любит. Это приносит ему настоящее удовольствие, — продолжил Маленький Тоби. Теперь он говорил задумчиво, будто человек, обсуждающий причуды своего нанимателя. — Если я пришлю вас троих к нему, как думаете, что с вами будет?

Он снова посмотрел на нас, давая достаточно времени на раздумья. После слишком долгого молчания он сказал:

— Думаю, мы все знаем ответ.

До меня вдруг дошло, что он задал вопрос лишь потому, что не собирался этого делать. Взглянув на остальных, я понял, что догадался пока только я один.

— Как… как вы поступите? — Мне понадобилось колоссальное усилие, чтобы выдавить из себя слова. То, что это усилие было заметным, вызывало у меня жгучий стыд и, я полагаю, посеяло в моем сердце семена убийства. Я понял, что вместе со страхом где-то глубоко была погребена и клокочущая ярость. Подозреваю, они были как-то взаимосвязаны.