— Черт подери, — сказал Антон. — Похоже, у них там целая армия.
Он криво ухмыльнулся, затем снял гранату с пояса и метнул ее наружу. Она приземлилась среди еретиков и взорвалась, забрав с собой около десятка врагов. Еретики начали озираться по сторонам, не понимая, что происходит. Возможно, они подумали, что попали под артиллерийский обстрел. А может быть, что по ним издалека стреляет танк. Я бы с радостью лежал на месте, позволив еретикам пройти мимо, но двое сумасшедших, которые сидели рядом со мной, совершенно не желали такого поворота событий.
Иван хмыкнул и тоже бросил гранату. Она пролетела дальше и упала возле «Лемана Русса». Осколки срикошетили от брони танка, не причинив ему вреда, но убили шедших рядом еретиков. Иван рассмеялся, Антон хохотнул, а я выругался из-за того, что они такие идиоты.
Их это совершенно не заботило. Думаю, они уже считали себя покойниками и собирались утащить за собой столько еретиков, сколько смогут. Для них все превратилось в одну большую игру. Я не знал, смеяться мне или плакать.
В этот момент все, чего я действительно хотел, так это прожить еще хотя бы пару секунд. Я посмотрел на небо. На миг в облаках появился просвет, и я смог увидеть кусочек чистого красновато-синего неба. Сквозь него пробивались солнечные лучи, и я успел заметить инверсионный след какого-то самолета, пролетающего на большой высоте. Зрелище показалось мне необычайно умиротворяющим посреди массированного вражеского наступления.
Антон бросил еще одну гранату. Затем Иван. Они продолжали развлекаться и хохотать, и в их безумном веселье посреди смертного поля было что-то такое заразительное, что я рассмеялся вместе с ними.
Конечно, еретики вскоре поняли, в чем дело. Кто-то в башне проезжающего мимо «Лемана Русса» заметил нас, и в нашу сторону развернулся тяжелый болтер. Мы едва успели спрятаться. Из края дыры вылетели искры. Затем снизу послышались крики, и я понял, что враги снова начали взбираться на броню «Гибельного клинка».
— Ну что, доигрались? — зло спросил я. Сейчас я говорил точь-в-точь как мой отец.
Парочка идиотов знали его, и оба вздрогнули от моего голоса. В былые времена отец славился жестокостью, и временами это проявлялось и во мне.
Мы бросились в командный отсек, перепрыгнув через труп заряжающего, в надежде найти укрытие от атаки, которая, как мы знали, уже близилась. В коридоре спрятаться было негде, а запах гари становился все сильнее. Мы торопливо двинулись дальше, туда, откуда пришли Антон с Иваном, и поднялись по металлической лесенке на крышу «Гибельного клинка».
Я не вполне понимал, зачем мы это делаем. Отсюда нам уже не убежать. В конечном итоге еретики доберутся до нас. Возможно, мы поступили так инстинктивно, пытаясь как можно дольше оставаться в живых. Или, возможно, это все еще была часть детской игры Ивана и Антона, что-то вроде пряток, чтобы заставить врагов искать нас и тратить свое время. Наверное, это была смесь и того, и другого.
Наконец мы выбрались через верхний люк и оказались на крыше. Мы находились высоко над землей, где выстрелы еретиков нам не грозили. На верхушке танка было немало мест, где можно укрыться.
— Мы можем забросать их гранатами, пока они пытаются залезть сюда, — сказал Антон. Он снова улыбнулся, и в его улыбке чувствовалось безумие. Он походил на чересчур умного ребенка. С другой стороны, ничего лучшего я придумать не смог.
— А дальше что? — спросил я.
Антон пожал плечами.
— А дальше мы умрем, — ответил Иван.
— По крайней мере мы заберем нескольких с собой, — произнес Антон. — А это все, чего может просить солдат Императора.
Он явно начитался пропагандистских книжек. Но с его логикой я поспорить не мог. Под нами слышались голоса. Я чувствовал дым. Выглянув за борт, я увидел, что вражеские ряды протянулись до самого горизонта.
Казалось, мы стоим на вершине громадного дюрасталевого утеса, окруженного морем врагов. Я сделал глубокий вдох, помолился Императору, проверил дробовик и на одно безумное мгновение подумал о том, чтобы сброситься с танка, сжимая в каждой руке по гранате. Какая разница, сделаю я это сейчас или меня поджарят из лазгана через пару минут? Желание прожить эти пару минут пересилило, но, видимо, ненадолго.
Иван посмотрел на нас, переводя взгляд с меня на Антона. На его разрушенном металлическом лице не читалось ни единой эмоции, хотя мне показалось, что в его глазах стояла грусть.