– Работают. Это ведь тут все вещи делаются, – запинаясь, начал охранник. – Это место еще предками выстроено. Говорят, в давние времена один мастер мог добровольно ту работу сделать, что сейчас и десять неумех не потянут. А теперь каждое ремесло по наследству передается. Мне вот надоело за этими лоботрясами следить, да у меня все предки от самой потери Сердца надзирателями работали, что тут сделаешь. – Он вдруг захлопнул рот, будто испугался, что сказал слишком много, и поклонился. – Тут почти все городские работают, а вчера каких-то бездомных целую толпу пригнали. Спать им тут разрешили, покормили, а у них все из рук валится еще хуже, чем у остальных. Король передал, чтобы им, если месяц продержатся, начали платить деньгами, как городским. Да только не продержатся они, если хотите мое мнение. Перемрут. У нас и так тут увечий полно, а сегодня с утра… Ну и денек! Они все деревенские, не привыкли к такой жизни. У них младенцы, женщины, старики, а деть их некуда, кто им помогать будет? Каждый сам за себя, так уж мир устроен.

– А я слышал, Сердце волшебства нашли и дары вернулись, – выдавил Генри. Ему казалось, он сейчас оглохнет от шума и ругани, несущейся отовсюду. В голоса взрослых то тут, то там врывались детские: мальчики таскали ведра воды и вязанки дров.

Охранник вздохнул и, вытянув шею, посмотрел на круглый диск с числами от одного до двенадцати, висевший на башне.

– До конца рабочего дня еще шесть часов. Дождаться не могу. Шли бы вы отсюда, господин, нечего вам тут делать. Так, а ну стой! Кто так стекло переносит, у тебя откуда руки растут?

Последнее относилось к парню, который тащил по улице огромный лист стекла, опасно пошатываясь под его тяжестью. Парень бросил на охранника такой взгляд, будто мечтал вцепиться ему в глотку, но перехватил стекло так, как тот показал, и понес дальше. Агата, которая во время речи охранника изо всех сил сжимала руку Генри, потащила его дальше.

Генри казалось, что ему пережали горло и воздух не проходит внутрь. Каким же идиотом он был, когда думал, что достаточно найти Сердце, чтобы все сразу изменилось.

– Его отец – пекарь, – вспомнил Генри, с трудом сглатывая. Он прекрасно понимал, кого они ищут. – Тут есть место, где они работают?

Он оказался прав: Свана они нашли в длинном здании под названием «Пекарня». Пахло вкусно, но, судя по лицам тех, кто здесь работал, их это уже давно не радовало. Одни месили тесто в чанах, другие мяли его руками на досках, третьи вталкивали в печи огромные противни. Жара тут стояла такая, что у Генри сразу взмокла шея. Он окликнул Свана, который вытаскивал хлеб из печи чем-то вроде плоской лопаты. Тот обернулся и бессмысленно уставился на него. Высокий мужчина с гневным окриком выхватил у Свана лопату, отпихнул его от печи, Агата изо всех сил замахала рукой, – и на лице у Свана проступило узнавание. Генри думал, тот засияет от радости, но он вышел к ним на крыльцо опасливо, как зверь, которого пытаются приманить.

– Какие вы роскошные, – выдохнул Сван, прислонившись к стене.

Его лицо лоснилось от пота, на шее вздулись вены, и вид был такой измученный, что Генри захотелось схватить его за плечи и трясти, пока вместо этого жалкого существа не по явится обычный беззаботный Сван. Агата, торопливо выудив из сумки несколько листов бумаги и две угольные палочки, протянула их Свану. Тот взглянул на них так, будто не мог вспомнить, что это.

– Думаю, это тебе для стихов, – сказал Генри, встретившись взглядом с Агатой. Он ждал, что Сван обрадуется, но тот только пожал плечами.

– Нет у меня никакого дара к стихам. Да и вообще какая разница, есть он или нет! – Последнюю фразу он вдруг выкрикнул так, что Генри подскочил. – Они все… они говорят, что нет никаких даров. И Сердца нет, и волшебства. Что нам просто привиделось это все, а теперь мы будем тут работать, пока не помрем. – У него затряслись губы. – Вы… вы не поймете. У вас-то все хорошо!

Агата упрямо пыталась вручить ему бумагу, и Сван отпихнул ее руку с такой силой, что листы разлетелись по улице.

– Вы нас всех бросили! – Сван обхватил себя за плечи, будто ему стало холодно. – Даже не попрощались, а теперь…

– Да, меня всего лишь тащили со связанными руками, как же я мог не попрощаться! – перебил Генри. – И кстати, не помнишь, из-за кого меня схватили?

– Ага, и посмотри теперь на себя! Ты все равно выиграл! Ты всегда выигрываешь! – Голос у Свана затрясся сильнее. – Ты же у нас избранный, а я просто… просто… – Он еще минуту глядел на них обоих, задыхаясь, а потом развернулся и ушел обратно в пекарню.

Генри шагнул было вслед за ним, его трясло от злости, от желания все объяснить, помириться и чтобы все стало хорошо, но Агата его остановила. Он вгляделся в ее разом помрачневшее лицо и понял, что она хочет сказать.

– Надо было как-то не так с ним говорить, – тяжело уронил он. – А сейчас, что бы я ни сказал, это все только испортит.

Агата с несчастным видом кивнула, глядя на рассыпанную бумагу. Генри сел на крыльцо, бездумно глядя на чумазого мальчика лет четырех, который играл у крыльца. Четверть часа назад он был уверен, что красивый наряд будет теперь решать все проблемы, а Сван из-за него и разозлился, будто Генри сразу превратился в чужака. Как же у людей все сложно устроено.

Мальчик подобрал один из листов бумаги, деловито сложил что-то похожее на птицу и посадил ее на крышу дома, построенного из грязи. Генри присмотрелся – и медленно выдохнул. Ему показалось, что солнце начало светить ярче.