Наталья съела конфету, спрятала надёжно обёртку в самом мелком карманчике сумки и проговорила:

– Да. Так, и как же зовут, наверное, приятеля?

– Паша он, – сказал Серёжа, весело ухмыльнулся и передал матери памятку с мятым верхним углом. – Такой смешной, такой смешной! Ничего не умеет. Прямо не от мира сего! Мне пришлось всю памятку выполнять за него.

– О, даже так, – проговорила неравнодушно Наталья. – Это оказалось трудным для тебя, не правда ли? – спросила она у меня и добавила добродушно: – Читать не умеешь?

– Читать умею! – чирикнул я гордо. – Даже не по слогам, как некоторые.

Серёжа ощутимо ткнул меня в бок.

– Пришлось остановиться на нескольких словах. Зато я кроссворд решил. Некоторые бы высчитывали клеточки до ночи.

Серёжа рассмеялся беззлобно и звонко, но я на него не на шутку обиделся. Тщательно хранил я обиду, аж до самого прихода моей мамы, которая, переговорив о каких-то непривлекательных штуках с учительницей, решила пойти домой, чтобы продолжить читать сентиментальный романчик. Вдали от игр и шумных разговоров, возле аквариума с золотыми рыбами и телескопами, она уговаривала меня пойти с ней, но я твёрдо стоял на своём и окидывал взглядом Серёжу, казалось, которому собственная идея уже не виделась такой отличной.

Наконец, выпросив разрешение на прогулку, я вернулся к Серёже.

– Ну, что так долго? Я хочу покачаться на качели! – произнёс он жалобно, исказив лицо до неузнаваемости.

– Сейчас пойдём. Не ной, – буркнула Наталья.

Детьми быстро заполнялась площадка. Мы стремительно вбежали во внутренний двор, тонущий в оранжевых лучах опускавшегося солнца, и заняли железные качели. Серёжа отталкивался от песка чёрной неблестящей обувью, беззаботно хохотал, от радости чуть ли не расставляя руки и мечтая, наверное, подлететь высоко-высоко, и марал тем самым песком же низ выглаженных чистых штанов. Устав смеяться, он остановился, и, не сходя с качели, спросил на удивление робко:

– Сядешь ко мне завтра?

В его интонации послышалась необыкновенно мелодичная, тревожная нота. Как поменялся за минутку!

Я поспешил с ответом.

– Да. Обязательно сяду. А что ты беспокоишься? Давай лучше ещё покачаемся? Или пойдём на карусель? Вон, с неё как раз уже сошли.

– Действительно уже сошли.

– Так пошли?

Серёжа серьёзно о чём-то задумался, опустил низко голову. Я подобрался к нему ближе, расплылся в широкой глупой улыбке и неожиданно развеселился. Он переменился в одночасье и начал отчаянно и больно щипаться. Я позабыл об аккуратности, к которой меня с остервенением приучала мама, и кинулся к песочнице, в какой осторожно переворачивала пластмассовые формочки курчавая девочка в поношенном хлопчатобумажном комбинезоне. Она играла с куличами, обсыпанными подсохшими желтоватыми листьями, и усердно работала синей лопаткой с обломанной ручкой. Мы бегали с Серёжей друг от друга, бросались яростно песком и к прохладному тихому вечеру совсем выбились из сил. Серёжа рухнул на резную скамеечку. Я к нему. Мы провожали сонно огненный шар, заходящий за плоскую крышу многоэтажного дома, облюбованного пугливыми птицами, и отплёвывались от песка.

Как это, оказывается, просто в детстве – быть для другого приятелем!