– Это последние! – Он улыбнулся, провожая взглядом усталую гимнастку с сиреневыми лентами, текущими по разрисованному асфальту. Так струится весенняя речушка между влажными серыми камнями.
– Зачем ты трогаешь меня? – спросил я, растерянно недоумевая. – Когда пойдём в класс?
– Скоро. Совсем скоро!
– А потом домой? – спросил я с робкой надеждой в голосе.
– Потом, потом не знаю куда. Я с друзьями пойду за мороженым.
Я сразу же представил любимое клубничное мороженое в крупном вафельном рожке и облизнулся.
Из холла в середину двора выбежали танцовщицы. Пухлые и яркие, словно белые конфеты, разодетые в плотные разноцветные обёртки, они стали раскачиваться и смешно, и забавно дрыгать бодро задними и передними лапками. Маленькие игривые собачки на арене цирка. Мне самому захотелось присоединиться к их ритмичному танцу!
Веселье рано или поздно заканчивается.
Мы отпустили шары в глубокие чёрные тучи, какие не решались пролиться обильным дождём, а вскоре выстроились парами (в пару мне дали глупую до безобразия девочку, чей голос был удивительно похож на жалобное блеяние овцы, у которой насильно отобрали ягнёночка) и поднялись по ступенькам в школу. Там уже началась толкотня.
Детская рекреация на третьем этаже, в какой мне предстояло учиться четыре года, была обставлена розово-жёлто-голубыми кожаными диванами. На высоких полках, до которых дотянуться было сложнее, чем до небес, были выставлены пластиковые горшки с увядшими цветами. (К семи с половиной годам я успел познакомиться с геранью, фикусом, орхидеей, лилией, кактусом и папоротником.) У каждого ученика был шкаф из светлого дерева для верхней одежды и сменной обуви.
Я был не уверен насчёт надёжности своего шкафа и сразу предупредил учительницу, Ирину Андреевну, которая поначалу отчего-то не восприняла мои слова всерьёз.
– Не шути так. Он надёжнее, чем кажется!
– Нет. Он совсем не надёжный. Если вы не проверите, я буду таскать вещи с собой.
Ирина Андреевна раскрыла резко очерченный рот и глупо расхохоталась до слёз. На лбу её проступили тонкие морщины. Она быстро замолчала, нахмурилась и повела детей в кабинет. Перед тем как зайти в класс, я, обиженный легкомысленным отношением к себе, несколько раз попробовал распахнуть и захлопнуть дверцу. Раздалась тихая, немного скучная мелодия.
– Ну тебя! – выкрикнул я и присоединился к всеобщему оживлению.
Кабинет, несмотря на пасмурную погоду, был ярко освещён люминесцентными лампами, в два ряда протянутых по чисто выбеленному потолку. Я качался на стуле и удивлялся тому, насколько был далёк от меня высокий ровный потолок с белыми ламповыми глазами.
В конце первого урока нас угостили сухими печеньями, выдали насыщенные памятки и значки с изображением доброй улыбки.
Мама попросила меня встать около доски в линейку. Я заметил бирюзовый никому ненужный шар, валявшийся вместе с остатками блёсток возле раковины, тотчас подошёл к нему, обхватил обеими руками и, подняв над приглаженной светло-каштановой головой, проговорил: