— Мой десятый год — это год злости. Я злился просто до рвоты. Представляете себе такую злость? Меня реально рвало от неё, приступами. Я сначала психовал и всё ломал, разносил мебель, двери, стены, орал и разрушал, пока не падал от усталости, сил уже не было, а злость была, а когда нет сил её выплеснуть, она превращается в боль, такую, как… как будто стальная проволока по всему телу, обмотана и сжимается. И в голове. И потом от этой боли начинается рвота, потом я теряю сознание и просыпаюсь в постели, слуги всё убрали, мебель поменяли, отец всё оплатил, но не пришёл, потому что он не может ко мне каждый день мотаться, он король, это сложная работа. Меня накачивают зельями, и я ещё пару дней хожу как снулая рыба, потом зелья отходят, и я опять впадаю в ярость, потому что мне суп пересолили, или небо слишком синее, или птица плохо поёт.

Он замолчал, часто дыша, как будто на гору взбирался за этими словами. Вера посидела тихо и спросила:

— Что за проблемы у вас с птицами?

— Не надо об этом, Вера, пожалуйста. Вы мне почитать хотели? Я и так болтлив без меры, Док дал мне какой-то чаёк успокаивающий, но что-то он нифига не успокаивает, зато язык развязывает. Читайте, ради всех богов, сказка значит сказка, пускай. Я буду представлять, что мне девять лет. Георг ещё не родился, мать меня ещё любит, Йори не существует. Красота какая. А вас кем представлять?

— А кто вам читал?

— Никто мне не читал, меня запирали в комнате, и я лежал смотрел на догорающую свечу, и слушал, как под полом бегают мыши, а за дверью стражники в кости играют и дамам кости моют. Они думали, что я не понимаю по-карнски. Из-за них мой карнский начался с самого дна, я не знал, как вежливо поздороваться, зато мог в красках описать продажную женщину и её навыки.

— Супер. Насыщенное детство.

— Мы читать будем?

— Как только вы представите себя девятилетним и счастливым.

— Я пытаюсь.

— Вам помочь? Лежите вы, значит, в своей кровати…

— Нет, я буду лежать в этой кровати. Тогда я спал на полу, ничего приятного.

— Хорошо, в ваши девять лет прилетел волшебник в голубом вертолёте и подарил северскую кровать. Счастливы?

— О, да, — он тихо рассмеялся, глубоко вдохнул, как будто спеша ощутить спиной кровать, — продолжайте. Что он мне ещё подарил?

— Он выгнал стражников от двери, и заменил их бдительными и молчаливыми собаками. Они не играют в кости, и не топают, только дышат, язык высунув.

— Отлично. Дальше.

— Вы укладываетесь спать, и вам читают книжку.

— Кто?

— Воображаемый друг.

— У меня не было воображаемого друга. Я знаю, что они бывают, но мне не попадались.