Прохор отвернулся от окна.
— Тебе сто лет в обед! Хочешь — обижайся, но ты свое отжил. Ходишь, и слава богу. Какому — сам решай. А что до детей… Королева тяжела, забыл что ли?
— Это не мое дитя! — отрезал Генрих. — Голубь… Прикажу всех этих птиц уничтожить!
— Не можно этого делать, — сказал шут и сел на край королевской кровати. — Слышал я, что в одной стране, на Востоке, однажды извели всех маленьких птиц. Так весь народ чуть не умер — саранча налетела, мухи всякие и прочая мерзость.
Король перевернулся на живот и отбросил в сторону тяжелую корону, которая прокатилась по ковру и остановилась только у позолоченных дверей.
— А если меня хотят низложить?!
Шут положил руку на плечо хозяина и стянул с головы колпак.
— Не хочу лишний раз напоминать о возрасте… Если у кого и есть желание занять трон, то он подождет годик-другой. Или отравит тебя.
Генрих резко сел на кровати, сгрудив красное, бархатное одеяло.
— Я не пойму, ты издеваешься надо мной? Кому надо меня травить?!
Прохор удивленно посмотрел на сюзерена.
— Ты вспомни, во Хранции скольких правителей потравили? Кто, кто…Не знаю.
— А ты узнай! — Генрих нахмурился и упал на подушки. — Мое дело страной править, а твое — следить, чтобы твое Величество никто не посмел того…
— Мое дело — дурака валять, Онри. У тебя для этих целей Министр есть. Хочешь, я музыкантов позову?
— Хочу, — совсем расстроенным голосом произнес король.
Прохор встал с кровати и направился к дверям. Подняв тяжелую золотую корону, сплошь покрытую изумрудами и рубинами, он поставил ее на маленький столик, прямо на шахматную доску, вздохнул и вышел, оставив Генриха одного.
Вернулся шут, когда часы за окном пробили полдень. Петли массивных створ скрипнули, и в покои короля ввалилась шумная толпа, одетая по-простому, а никак подобало обитателям дворца. Прохор зашел последним, неся в руках бочонок с вином.
— Сейчас мы будем тебя лечить. Есть один способ, мне его Сандро поведал.
— Угу, — подтвердил тот, ударив ладонью в бубен.
Рыжий весельчак поставил бочонок возле кровати хозяина. Артисты отцепили от поясов кружки, которые всегда носили с собой и принялись ждать, пока разольют вино. Из натертого до зеркального краника, вмонтированного в бочку, полилось бордовое вино, и покои окутал дурманящий аромат, который дополнил запах вишневого табака, что закурил Рене. Сквозь клубы сизого дыма он произнес.