Надо отдать Кормильцеву должное: бум вокруг собственной персоны он воспринимал спокойно. Но не обошлось без приключений, когда Илья посетил крупную научно-практическую конференцию, где сумел здорово отличиться. Собственно, из таких многочисленных историй и рождалась мифология «позднего» Кормильцева.

«Волею судеб я оказался в Свердловске, где выступал с докладом «Рок-н-ролл как зеркало русской революции», — вспоминает музыковед и музыкант Олег Сакмаров. — После семинара состоялся банкет, где кабацкая группа играла песню «Скованные одной цепью». В разгар праздника на стул забрался странного вида человек, внешне — натуральный хоббит. Он легко заставил всех замолчать и в одиночку, но хором исполнил песню: «Я хочу быть как Цой! И я буду как Цой!» Меня потрясла эта интерпретация, поскольку я был уверен, что Слава Бутусов, мой любимый красавец мужчина, сочинил весь репертуар «Наутилуса». А этот маленький человечек в очках показался мне крайне странным... В итоге впечатлений от пьяных мелодекламаций Кормильцева у меня осталось значительно больше, чем от выступлений всех докладчиков».

Что тут сказать? У Ильи всегда было оригинальное чувство юмора, а с годами оно плавно переросло в утонченную самоиронию — качество, которое, согласитесь, крайне редко встречается у российских артистов. Но и это было еще не все.

После многих лет андеграундной неизвестности Кормильцеву нравилось быть в центре общественного внимания. Он в очередной раз развивает бешеную активность. С громким скандалом отказывается от премии Ленинского комсомола, помогает журналисту Николаю Мейнерту готовить книгу про «Наутилус» и снимается в документальном фильме Кирилла Котельникова «Сон в красном тереме». Эта кинокартина рассказывает о создании и расцвете свердловского рока, и яркие монологи Ильи занимают в ней центральное место.

«Пафос разрушения плохих вещей значительно лучше, чем пафос созидания вещей ненужных, — заявляет Кормильцев, стилизовав свою речь под выступление функционера-демагога на партийном собрании. — И поэтому рок-культура, даже если она и призывает разрушать какие-то гадости, в любом случае не так деструктивна, как культура соцреализма, которая призывает эти гадости созидать».

По приглашению местной рок-газеты Кормильцев выступает в роли эксперта и резко критикует участников IV Свердловского рок-фестиваля. Больше всего достается от Ильи его боевым друзьям: Саше Пантыкину, Леше Могилевскому, Насте Полевой, а также рок-группе «Водопад им. Вахтанга Кикабидзе», которую поэт незадолго до этого хвалил в «Московском комсомольце». Из всех авторитетов его мнение тогда казалось наиболее категоричным, а оценки — самыми экстремальными.

Необходимо отметить, что специально для Кормильцева — как незаменимого VIP-деятеля — этот фестиваль записывался на видео. Самого поэта в тот момент в городе не было, причем по весьма уважительной причине. Дело в том, что через пару лет после Ревды в его жизни нежданно-негаданно всплыл «итальянский след». Так случилось, что нужные люди вспомнили в нужный момент про незаурядные лингвистические способности Ильи.

Летом 1989 года по инициативе местных спелеологов поэта «Наутилуса» пригласили участвовать в международной экспедиции в Таджикистан. А именно выступить в роли переводчика во время похода в одну из самых глубоких пещер Средней Азии, изучать которую предполагалось совместно с итальянскими коллегами. Это был настолько неожиданный вызов судьбы, что Кормильцев его с радостью принял.

Вскоре выяснилось, что новое приключение несет в себе массу приятных моментов. Во-первых, Илья мог в очередной раз потренироваться в итальянском, общаясь с носителями языка. Это было ему жизненно необходимо, поскольку Кормильцев уже получил определенную известность в литературной среде в качестве автора таких переводов, как «Избранное» Джованни Папини, «Сердце» Эдмондо Де Амичиса, а также сказки Карло Коллоди «Приключения Пиноккио».

Во-вторых, участие в экспедиции давало возможность Илье посетить с ответным визитом Италию. И кроме того, его «профессорский» гонорар за экспедиции позволял закрыть семейные долги, которые накопились у него за время бездействия «Наутилуса».

И наконец, поэт мог отвлечься от последних событий вокруг группы, идеологи которой доделывали саундтрек к фильму «Человек без имени». В тот момент два бывших архитектора, запершись на подмосковной даче, семимильными шагами двигались к финалу своей главной творческой неудачи. Со стороны это напоминало тупик.

Ощутив жестокость новых московских реалий, Кормильцев дал несколько язвительных интервью, в одном из которых честно признался:

«Этот год я занимался не столько «Наутилусом», сколько другими вещами. Тот материал, над которым сейчас работают Бутусов с Умецким, написан еще осенью прошлого года. С трудом представляю, чем они занимаются. Приходится судить по конечному результату. Последний раз я их видел по телевизору. Это произвело на меня удручающее впечатление. Там сейчас все решают другие люди, московско-ленинградские, в основном не имеющие отношения к музыке».

Пока вокруг «Наутилуса» творилась страшная неразбериха, Кормильцеву подоспело заманчивое приглашение посетить Таджикистан. Бурно развивающийся роман со спелеологами носил условное название «пробить железный занавес». По инициативе руководителя свердловских спелеологов Александра Вишневского поэт созванивался с коллегами из Италии для согласования деталей научно-исследовательской экспедиции в СССР. По большому счету, это мероприятие происходило в обход всех госструктур и строилось на чистом энтузиазме участников. Это было именно то, за что и любил жизнь Илья Кормильцев.

Акция называлась «Самарканд-89» и планировалась Вишневским следующим образом: команда из двух десятков русских и итальянских искателей приключений вылетала из Москвы в Душанбе. Затем, неторопливо перемещаясь на перекладных в сторону афганской границы, они должны были разбить лагерь и начать исследование высокогорного пещерного комплекса, который позднее будет признан самым обширным и глубочайшим на всем Азиатском континенте.

В этом походе Кормильцеву, скажем честно, приходилось непросто. В отличие от работы в Ревде, Илья оказался здесь единственным переводчиком. Его ежедневная занятость равнялась 12–15 часам в сутки. Наряду со всеми участниками Илья жил в палатке, ночевал в спальном мешке, ел невкусные консервы. Как ответственный человек, таскал в горы тяжеленное снаряжение и транспортные мешки с продуктами. Закаленный подростковыми походами, потомок геологов несколько раз напрашивался спускаться и в сами пещеры. Хотя дальше передних залов строгие спелеологи его, не обладавшего спецподготовкой, не пускали.

Правда, удовлетворив любопытство и мужское самолюбие и выбравшись на белый свет, поэт изощренно и смачно ругался. По воспоминаниям участников похода, самое мягкое выражение в его устах звучало так: «В какое же говно вы все меня засунули?!» Затем начинал отряхивать прилипшую глину и громко смеяться.

Уже на старте экспедиции Кормильцев набрел в небольшом поселке Байсун на ветхий книжный магазинчик. Познакомившись с продавцом, Илья обнаружил в пыльной подсобке целый склад дефицитной интеллектуальной литературы, которую никто из местных не читал. Они почти не говорили по-русски, вели патриархальный образ жизни, и книги интересовали их исключительно на уровне школьных учебников.

В считаные минуты Кормильцев скупил столько книг, сколько смог унести из магазина вместе с друзьями. Основной находкой Илья считал огромный русско-таджикский словарь, выглядевший как очередной том Большой советской энциклопедии, которую он методично изучал еще в детстве.

Кормильцев, не желая расставаться с книгой, потащил ее с собой и в горный лагерь на высоту более 3000 метров. Там, обдуваемый всеми ветрами, в условиях высокой солнечной радиации, он садился в тень и начинал штудировать этот талмуд. Он был по-тихому счастлив и не обращал внимания на реакцию земляков, бурчавших между собой, что вместо этого кирпича умник мог бы прихватить несколько килограммов консервированной тушенки.