– М-да, местный юмор. Служебная гостиница… а я и не понял.

Шаги конвоя стихли, а я, заложив руки за спину, прошёл к небольшому окну, из которого падал свет в помещение, хоть слегка освещая его. Тусклая лампочка под потолком не справлялась, так что солнечный свет вполне помогал, развеивая тьму. Я успел обдумать, как прошёл разговор. Прошёл он… неоднозначно, осталось только ждать. Не хочу гадать, как дальше всё повернётся. Вот так я и прогуливался по камере или стоял у окна, думая. Потом снял пиджак и жилетку с рубахой, оставшись в брюках и майке, и стал заниматься, разгоняя кровь по мышцам. Немногочисленные разминки в прокуренных тамбурах поездов давали мне мало, и я хотел разогреть себя до предела.

Три часа занимался, хорошо разогрелся, правда, был один минус. Штаны для этого не подходят, позорно лопнули по шву между ног. Пришлось снять и продолжить. Чуть позже пришёл охранник и, буркнув «не положено», открыл замок и опустил нары. Да и за окном уже темно, только лампочка светила. Про иголку с ниткой тот ответил той же фразой, после чего ушёл. Так что одевшись и устроившись на нарах, я продолжал размышлять. Мне нужно оговорить все моменты общения со Сталиным или Берией, что и как подать. Тут тоже множество нюансов. Уснуть я не успел, послышались громовые звуки множества шагов, по-моему, специально так грохотали, чтобы нагнать жути на местных узников, но у меня это вызвало лишь улыбку своим детским ребячеством. Пришли ко мне, шаги замерли у дверей и загрохотал ключ. Я думал, там народу немало, но эхо сыграло со мной дурную шутку, был охранник, тот самый, что нары опускал, и двое бойцов, без погон, в военной форме, движения характерные, точно бойцы. Вот они-то меня и забрали. Надели наручники, это мне не понравилось, но мешать я не стал, и повели по коридору к лестнице. Я думал, будет выход во внутренний дворик, меня туда привезли из гостиницы, но нет, повели за лестницу, на этом же цокольном этаже, и завели в один из кабинетов. Даже с первого взгляда ясно, что для допросов. Крепкая, прикрученная к полу мебель, здоровенный следователь с закатанными по локоть рукавами, разминающий руки. Классика.

– Ух ты, и это всё мне? – юморнул я.

Следователь молча кивнул, и конвоиры приковали меня к стулу, после чего вышли. Ну, а дальше тот начал задавать вопросы, на что я только шутил и рассказывал анекдоты, в основном про тупых следователей. Взбесить его не смог, и тот приступил к силовому допросу, а бить он умел: сломанные и треснутые рёбра, развороченный нос, выбитые передние зубы, свёрнутая набок скула, раздавленные гениталии, и под конец я резко поставил под его удар висок. Остановиться тот не успел. Надеюсь, убьёт.

Очнулся я на простынях, всё тело в клубках и бинтах, на челюсти фиксирующая повязка. Видимо, выбили, а не сломали, как я думал. Зубов почти нет, остальное всё как по-прежнему, болит. Единственно, что плохо, я не чувствовал ног, совсем. Видимо, перестарались, позвоночник повредили, под конец меня ногами забивали. Безрезультатно, кстати, ни на один вопрос я так и не ответил. Обведя взглядом помещение – головой ворочать не получалось, – я заметил сидевшую рядом медсестру, что встрепенулась, когда я очнулся. Белые стены, свет с головы идёт, видимо там окно, типичная больничная палата. Дав мне напиться – я не просил, сама носик в рот сунула, отчего разбитая губа кровить начала, – та торопливо убежала, а я задумался. Плохая идея была. Сталина я не винил, хотя, может, и он этот приказ отдал, так сказать, исполнители перестарались, однако говорить я уже ничего не хотел. А нечем, тот, кто планировал этот допрос, своего добился.

Тут в палату вошёл тот самый мужчина, я уже был уверен, что липовый порученец.

– Извините, Фёдор, я правильно понял? Фёдор Палкин? – заметив мой кивок и гримасу боли, он торопливо пояснил: – В вашем полку всего у троих счёт остановился на двенадцати сбитых. Фёдором дежурному вы сами представились. Найти нетрудно было. По-вашему допросу, тех, кто приказал, уже арестовали, идёт следствие. Арестован Абакумов.

– Диалога не будет… не… достойны… – выдохнул я.

После этого выплюнул на белоснежную простыню кусок языка, который сам себе же и откусил оставшимися боковыми зубами, после чего захрипел. Тут же набежали врачи, но я уже ушёл, просто остановил себе сердце, как учил отец Муна. Впервые получилось. Реанимировать не смогли. Меня сделали инвалидом, специально и целенаправленно, лучше уж новый эпизод, чем ущербная жизнь.

Ну, здравствуй, камень и удаляющий рёв грузовика. Перекатившись, я лёг на спину, на свежую одуряюще пахнущую траву и, улыбаясь, смотрел на голубое небо. Жизнь прекрасна, тем более в молодом и почти здоровом теле.

Сойдя с площадки поезда на перрон вокзала «Северный» Москвы, я мельком осмотрелся и энергичным шагом направился к выходу. Ну да, история повторяется. Со Сталиным я так и не поговорил, и теперь буду искать другие пути. Да и плохая была та идея через спецслужбы обращаться. Ведь во второй раз на те же грабли наступаю. Ничему опыт не учит, там получил ведь клинок трости в спину, а тут изувечили до невменяемого состояния, а всё лезу. По правде, я решился дать бывшей родине второй шанс. Возможно, Сталин обо мне и не знал, а если и узнал, то поздно. Его ведь сейчас окружают те, кто и повинен в его смерти. А я был сторонником версии насильственной смерти. Не зря же они по-тихому, предоставляя «убедительные» доказательства, убирали лично преданных Сталину людей, по-быстрому осуждая и расстреливая. Нет, такое просто так не узнаешь, кто меня в архивы пустит, да и правды там не найдёшь, но у нас в Клайпеде жил один из бывших следователей этого периода, он также работал и по смерти Сталина, в основном в помощниках. Даже на первый взгляд становилось ясно, что это убийство. Он в восемьдесят четвёртом умер, повезло, я дольше прожил, на одной площадке мы жили, и вроде столько подписок давал, а мне рассказывал за рюмочкой чая. Многое, конечно, упустил, но и того, что выдал, хватило, чтобы задуматься. Там вообще такое вскрылось… но их расследование быстро прикрыли, кто-то пропал, кого-то перевели, с остальных подписки о неразглашении взяли.

Не в этом всём дело, а в том, что второй шанс я всё же решил дать. Для меня тогда были открытием его рассказы. Я ведь, как и большая часть населения, считал, что Сталин умер сам, стареньким был, а сосед мне буквально глаза открыл. Я и сейчас считаю, что поступил правильно, решившись выйти на руководство через МГБ, так было быстрее, да вот не повезло. Сейчас уж не узнаешь, тому порученцу я не верю, но думаю, что кто-то хотел меня использовать или узнал о будущем. Кто мог об этом сообщить? Порученец. Вопросы на допросе крутились около этой темы. Будем исправлять подобную ошибку, попробую добиться встречи со Сталиным или Берией напрямую, без посредников. Исключение сделаю, только если лично им преданные люди, которых я знаю или о которых слышал. Поэтому к чёрту «Метрополь», я потолкался среди привокзальной шумихи, подходя к тем или иным людям, выясняя о съёме квартиры, и нашёл пожилую женщину, что как раз искала жильца. Она сюда и пришла для этого. Узнав, что я школьник с Севера, из Владивостока, приехал изучать Москву, одобрила моё решение и согласилась сдать комнату. Её описание мне понравилось, был санузел, раздельный, кухней можно было пользоваться. Комнату мне сдавали в коммунальной квартире аж на восемь семей. Одну из комнат и занимала эта женщина. А та, которую мне сдаёт, принадлежала её соседу, который попросил за ней присматривать. Он проживал там только зимой, геолог, а деньги все ей шли. Соседка многодетной матерью-одиночкой была, четверо детей, муж на фронте погиб в сорок втором, так что ей такая помощь была к месту. Хороший сосед, правильный.

Она об этом и не хотела говорить, я разговорил, пока шли, вот и получил нужные сведенья. Дошли мы быстро, не так и далеко проживали от вокзала. Дом старинный был, дореволюционной постройки. Не барак, на вид ничего так, трёхэтажный. Квартира оказалась на втором этаже, комната угловая, окна выходили на две стороны, четыре окна, на вид квадратов двадцать пять в комнате, большая. Мне понравилось, и хотя обстановка была бедная, видно, что мужчина живёт, одиночка, я согласился с предложением. Я сразу оплатил две недели проживания. Та запросила двести двадцать рублей, не так и много, но я сговорился за триста рублей, если она будет меня ещё обстирывать и обглаживать, на что та легко согласилась, после чего я получил на руки ключ. В комнате из мебели только и были панцирная полуторная кровать с уже застеленным свежим бельём, шкаф, его поставили как стенку, за ним кровать и пряталась, от двери не видно. Ещё имелось два стула, стол у окна. На стене висело ростовое зеркало. Вот, в принципе, и всё. Разложив вещи по пустому шкафу – видимо, все личные вещи хозяина убрали в другое отделение шкафа, оно закрытое было, а ключа от него мне не дали – и прихватив своё полотенце и бельё, направился в ванную комнату, которая, по счастью, была свободна. Её только что старушка покинула с тазиком белья, так что залез под душ. Кстати, в этот раз я прибыл на вокзал не таким заморённым. Сутки в Казани провёл, сняв номер в гостинице, отмокая в душевой и отдыхая, прогуливаясь по городу, даже на Казанку купаться ходил, там оборудованный пляж был.

После душа я передал грязную одежду и бельё соседке, надел костюм и, прихватив трость, револьвер при мне был, просто на всякий случай, направился вниз. Комнату я запер, хотя и не уверен, что у соседки нет запасного ключа. Метки на дверь поставил, если кто зайдёт, я об этом узнаю. А всё то, что может меня выдать, я спрятал. Для этого в комнате была уйма мест. Особо я думать не стал, шкаф высокий, что наверху лежит, не видно, там оружие, гранату или всякие странные вещицы и спрятал. От входа не видно, подняться посмотреть ещё догадаться нужно. Мало кто догадывается, судя по слою пыли. А направился я в общепит, который заметил, когда шёл к нужному дому. Он тут за углом был, там взял кислые щи со сметаной, рассыпчатую гречку с гуляшом, три ржаных подсохших кусочка хлеба и стакан компота. Объедение.

Своим видом я вносил лёгкий диссонанс, на меня поглядывали с любопытством, но я не обращал внимания, так что привыкли, а поев, направился за покупками. Нужно многое приобрести. Уже вечерело, скоро часов шесть будет, поэтому я поторопился посетить несколько магазинов до их закрытия. С едой проблем не было, я так и дальше собирался эту небольшую столовую посещать, что принадлежала сети городского общепита. Дегустация прошла отлично, мне всё понравилось, хотя, конечно, остринки не хватало, но привыкну. Вон, я горчицу толстым слоем мазал на чёрный хлеб, а она ядрёная, и спокойно ел, отчего некоторые за мной наблюдали большими глазами. Всё же горчица действительно была очень острой, да и свежей тоже.

Поспрашивав прохожих, я нашёл книжный магазин, тут был отдел канцелярии, и прошёл в него, опираясь на трость, изображая лёгкую хромоту. Приходилось это делать, а то та смотрелась в моих руках подозрительно. Я и соседке сказал, что у меня недавно был перелом и при чрезмерной нагрузке появляются боли, оттого трость мне пока ещё нужна, но надеюсь, что в скором времени буду обходиться без неё. В магазине я купил большой художественный альбом, упаковку разноцветных карандашей и грифельных. Также взял ластик, баночку синей туши, два железных пера, несколько листов обёрточной бумаги, конверты. Потом ещё две офицерских тетради и две обычных в клеточку. Мне это всё завернули в бумагу и обвязали бечёвочкой. Из-за альбома получился не совсем удобный тюк. Пришлось подмышкой нести, в руках или земли касался, или по ногам бил.

Вернувшись в комнату, я заперся в ней и, открыв альбом, стал рисовать. Получалось неплохо. Первоначально ластиком часто пользовался, но чем дальше, тем твёрже была рука, и тем меньше приходилось стирать неправильные линии. Работал я пока грифельным карандашом, делая наброски, окончательно доведу рисунки цветными карандашами чуть позже. А нарисовал я три истребителя на аэродромах, с прорисовкой деталей, рядом стояли лётчики с шлемами в руках, что светло и открыто улыбались, как будто их фотографируют. Да, я перерисовывал фотографии по памяти из своего фотоальбома. На одном фото был изображён МиГ-17, на втором МиГ-21, и на третьем – МиГ-25. Ещё в плане нарисовать МиГ-29, которые появились в армии после моего увольнения на пенсию, но две такие машины у нас в полку были, испытания проходили, полетать на них доводилось. Зверь машина. Ещё я немного знал Су-9, тоже планировал её нарисовать. Я служил в разных частях, занимая должности, и в последние шесть лет командовал полком, в котором как раз и были «сушки». Су-27. Я влюбился в эту машину с первого взгляда и постарался освоить её от и до, став экспертом по этому истребителю. Его тоже нарисую, а на обратной стороне листа все ТТХ этих машин, с годами производства и всем остальным. Надеюсь, это пригодится.

Вечером сходил поужинать и прогулялся на Красную площадь. На трамвае доехал с одной пересадкой, тут было интересно, вход свободный, огни горели, иностранцы были заметны. Оказалось, в ГУМе организовали выставку народного творчества и открыли Красную площадь на неделю. Повезло, выставка действует ещё три дня. Нагулявшись, я вернулся обратно и, умывшись, почистил зубы и направился в свою комнату. Да, детей у соседки не было, они в деревне у бабушки гостили. Лето, каникулы, где им ещё быть? Пока стоял в очереди в ванную, успел познакомиться со всеми жильцами, те с работы уже пришли, вечер. Нормальные люди. Я их только своей необычной внешностью заинтересовал, хотя тоже не сильно удивились. У них и оленевод проживал.

Следующие четыре дня я просто готовился ко встрече, подготавливая то, что знал. Несколько записей сделал, а на одной офицерской тетради описал всё: как жил, как родился, как на фронте оказался. Дальнейшая служба вплоть до американской базы и моей смерти. А также все три эпизода, что со мной случились. Сейчас четвёртый был. В подробностях описал и порученца, с данными из его удостоверения, как наш опрос прошёл, как в камере оказался, потом допросный кабинет, и в завершение палата. Рассказ на всю тетрадь вышел, но главное, вместилось. Правда, если писать не основное, как я, а всё, то и пяти тетрадей не хватило бы. Мне было что рассказать. По жилью, тут были некоторые неудобства. Для начала, старушка, которая маялась бессонницей и шаркала тапками по ночам, да ещё рассохшимися досками скрипела. Жила та надо мной. Но к этому я привык. На кровати уснуть не смог, а разобрал её, расстелив по-корейски матрас на полу, и так спал, легко и хорошо. Даже старушка не мешала. Также эти три дня я по утрам бегал на школьный стадион, он тут рядом был, и занимался, а вечерами гулял. Так что у меня только по шесть-семь часов в день было на творчество, им я и занимался. Гитару в руки так и не брал, как висела на гвоздике на стене, так и висит. Соседи по коммуналке в душу не лезли, и меня это очень радовало. Детей тут мало было, кто у бабушек, кто в пионерских лагерях.