Больше всего приободрило его зрелище пары старперов, попавшейся навстречу: оба с настоящими книгами! Роберту захотелось схватить их за свободные руки и сплясать джигу. Но он лишь улыбнулся им во все тридцать два, когда они проходили мимо.

Шариф доказывал, что поход в обычное здание или даже университетскую книжную лавку недостаточно эффективен.

– Университетская библиотека – лучший выбор для вас, профессор.

Роберт двинулся по тропинке, идущей чуть под уклон. Эвкалипты разрослись сильнее запомнившегося ему. На ветру шелестели сухие листья крон. Под ногами трещал всякий сор: сучья, веточки и кора. Где-то впереди зазвучало хоровое пение.

Потом он увидел за деревьями Библиотеку имени Гейзелей. Не изменилась за столько лет! Гм, ну колонные опоры оплел плющ, но совсем не виртуальный. Он вышел из рощицы и уставился на здание.

Ожил голос Шарифа.

– Профессор, если сейчас свернете направо, то к главному…

Роберт помнил маршрут именно таким, но помедлил, когда собеседник осекся.

– В чем дело?

– Ой. Извините. Поворачивайте налево и обойдите кругом. Главный вход заблокирован толпой. Они поют.

– Ага. А о чем, кстати?

Ответа не последовало.

Роберт пожал плечами и, следуя указаниям незримого проводника, обошел здание с северной стороны. Он спустился туда, где, вероятно, находилась парковка нижнего уровня. Библиотека нависала над головой. Он помнил, как ее строили, помнил критические стрелы. «Дорогущий белый слон»[14], «тренировочный лагерь космических кадетов». Ну да, есть в ней что-то космическое: шесть надземных этажей образуют огромный октаэдр, касающийся вершиной земли и поддерживаемый пятидесятифутовыми колоннами. При Роберте структура была из бетона и размашистых стеклянных панелей, а теперь заросла плющом выше пятого этажа, и бетон скрылся из виду. Библиотека по-прежнему выглядела так, словно свалилась с неба, но больше напоминала старинную драгоценность размером с гору, и застежка ее была цвета земной зелени.

Пение стало громче. Кажется, «Марсельезу» исполняют. Некоторые строфы, впрочем, наводили на мысль о старых добрых студенческих протестах.

Он углубился под нависающие конструкции библиотеки. Теперь, чтобы увидеть четвертый, пятый и шестой этажи снизу, нужно было задрать голову, и бетон наконец проявился из сплетений плюща.

Странное дело. Края каждого этажа прямые, как и были, но бетон пересекают неровные светлые линии. На солнце они поблескивали, словно серебряные жилы в камне.

– Шариф?

Ответа не было.

Надо поискать объяснений. Хуан Ороско бы сделал это почти не задумываясь. Он улыбнулся. Серебристые иззубренные линии были шаловливо-таинственны, и в том, вероятно, заключалось объяснение. В университете Сан-Диего уважали симпатичные диковинки студенческого творчества.

Роберт пошел в сторону короткой лестницы, ведущей на погрузочную платформу. Кажется, это самый простой способ добраться до библиотеки. На стене имелся выцветший знак ВХОД ТОЛЬКО ДЛЯ СОТРУДНИКОВ. Дверь для подвоза грузов была заперта, но вторая, поменьше, приотворена. Он услышал изнутри шум; что-то вроде бы пилили – плотничали? Он вспомнил, как Хуан ему рассказывал про местные ракурсы Эпифании по умолчанию, и нерешительно взмахнул рукой. Ничего. Он пожестикулировал снова, чуть иначе. Упс. Дверь была вся в заградительных метках. Он посмотрел вверх по склону холма; где-то там, за гребнем, главный вход. Через Эпифанию стал виден мальвовый нимб, пульсирующий в такт пению. Над музыкой парили слова: А has la Bibleotome![15] Он слышал теперь и настоящие, и удаленные голоса, музыка превратилась в какофонию.