Они лизали мне руки, если у них были языки, ласково касались меня, если не было, и я гладил их благословениями на путь и слушал эхо их историй. Все они испытали много горя по вине людей или им подобных существ в разных мирах, и под перламутровым небом они восстанавливали свою чистоту, целостность и надежду.
Убрать отчаяние и восстановить надежду было бы хорошо, ‒ вдруг подумал я.
Я рассматривал эту мысль некоторое время, но так и не понял, к чему она относилась.
Я встретил её через некоторое время после того, как ушёл рыжеволосый.
Я сидел за гончарным кругом и вымешивал глину ‒ привычным мне движением, которое на моей памяти я совершал первый раз.
Больше всего я, конечно, удивлялся тому, как идеально выходит. Не потому, что я обладаю каким-то выдающимся навыком, ‒ нет: просто здесь не действуют законы физики. Здесь нет материи, поэтому получается идеально.
Я попробовал поразмышлять над вопросом, что это за глина и что это за круг, если здесь нет материи, но быстро сдался. Просто получал удовольствие от того, как глина собирается в те формы, которые я приглашаю её принять. Идеально. Я мог бы заниматься этим… очень долго, и я вымешивал глину достаточно долго, чтобы, когда пришла она, я уже успел потерять счёт времени.
Она шла прямо на меня, в белом платье, с длинными густыми и спутанными волосами, на меня и гончарный круг, как будто не замечая препятствия. Я окликнул её, встал из-за круга и помахал руками ‒ она не заметила. Она наткнулась бы на круг, сбила бы его и упала сама ‒ и у меня нет никаких сомнений, что это было бы так, хотя в этом мире нет материи, ‒ но за миг её столкновения с кругом я столкнул её с курса и направил в сторону.
Её походка рассыпалась. Она упала, не успев сделать шаг.
Она во все глаза смотрела на меня. Радужка её глаз была бежевой, как камни и трава. Её возраст было сложно определить на глаз, но, по ощущениям, она не была юной, не была она и старой.
Она опёрла голову о моё плечо, волосы завесили её лицо, и она заплакала.
Я гладил её по голове и присушивался к эху её памяти.
К моему удивлению, у неё не было памяти.
Если моё состояние можно представить как библиотеку, из которой почему-то вынесли почти все книги и оставили только полки с названиями секций, «здесь была керамика», то у женщины внутри совсем не было пространства, в котором можно было бы разместить библиотеку.
На моей памяти я видел такое впервые. Впрочем, на моей памяти я вообще мало, что видел. Я больше слушал музыку Сфер, а на окружающее обращал очень мало внимания.
Но и на моей расширенной памяти, кажется, я видел такое впервые.
Конечно, я потянулся к Сферам, чтобы узнать, что с ней произошло.
«На твой запрос будет дан ответ, но следующий твой запрос будет последним. Приходи сам», ‒ было сказано мне.
Но на мой запрос действительно был дан ответ. Так я узнал историю Шаманки.
Память её островного народа, сохранённую в мифах, сказках и обрядах, хранил шаман, её возлюбленный муж. А она была старшей женщиной, заботящейся о земле, на которой жил её народ, она же была знахаркой и повитухой.