— Вы увидите, — просто сказал он. — Увидите.

В хлеву, окруженном сухим кустарником, безымянная свинья испытывала голод.

Она чувствовала ритм дней и ночей, и с их чередованием ее желание возрастало. Она знала, что время прокисших помоев прошло. Другой аппетит сменил простые свиные удовольствия.

У нее с первого же раза развилось пристрастие к мясу особой структуры и особого вкуса В такой пище она нуждалась не каждый день, а лишь когда чувствовала потребность. И тогда свинье хотелось откусить руку, кормившую ее.

Она стояла перед воротами своей тюрьмы, истомленная предвкушением; она ждала. Она фыркала, она хрипела, ее нетерпение перерастало в тупую злобу. В соседнем загоне ее кастрированные сыновья чувствовали настроение матери и тоже начинали проявлять беспокойство. Они знали характер свиньи, знали, как; она опасна Ведь она сожрала двух своих сыновей, живых, теплых и влажных, вышедших из ее утробы.

Затем в голубых сумерках послышались звуки: мягкий шорох чьих-то шагов в зарослях крапивы, приглушенные детские голоса.

К хлеву приближались двое мальчиков, ступая почтительно и осторожно. Они нервничали, и это вполне понятно: они слышали тысячу рассказов о хитрости свиньи.

Разве не разговаривала она, когда злилась, невообразимо знакомым голосом, не произносила слова украденным языком в жирной свиной пасти? Разве не вставала она порой на тонкие задние ноги, розовая и царственная, и не требовала, чтобы самых младших мальчиков подложили обнаженными под ее сосцы, как поросят? И не била ли она тяжелыми копытами по земле, приказывая, чтобы принесенную пищу резали на маленькие кусочки и отправляли, взяв большим и указательным пальцами, в ее ненасытное чрево? Да, все это она делала.

И еще хуже.

В тот вечер мальчики знали: они не принесли ей желанной пищи. Она ждала не того, что лежало на тарелке. Это не сладкая белая плоть, какой она требовала чужим голосом — и могла бы взять силой, если бы захотела. Сегодня ей предложили простой бекон, украденный на кухне. А мясо, которого она просила, которое для ее удовольствия уже было отбито, как сочный бифштекс, — оно находилось под особой защитой. И нужно время, чтобы добыть его.

Мальчики надеялись, что она примет их мольбы и слезы и не загрызет их от гнева.

Еще не дойдя до кирпичной стены хлева, один из мальчиков наложил в штаны. Свинья учуяла его запах. Ее голос изменился — она наслаждалась страхом детей. Вместо низкого похрапывания она издавала высокие звенящие нотки. Они означали: «Я знаю, я знаю. Идите и предстаньте перед судом. Я все знаю».

Она наблюдала за ними сквозь щель в дощатых воротах, и ее глаза сверкали, как два бриллианта в ночи: ярче ночи, потому что они живые, и чище ночи, потому что они горели желанием.

Мальчики встали на колени и покорно склонили головы. Они вдвоем держали тарелку, накрытую куском грязного муслина.

— Ну? — спросила свинья. Они знали этот голос: его голос доносился из пасти свиньи.

Старший мальчик, негритенок с заячьей губой, пересилил страх и спокойно взглянул в сияющие глаза.

— Это не то, что ты хотела. Прости нас.

Младший, чувствовавший себя неловко в грязных штанах, тоже шепотом попросил прощения.

— Но мы приведем его к тебе. Правда, приведем. Он будет у тебя, как только мы сумеем получить его.

— Почему не сейчас? — спросила свинья.