718
Adickes, Kant-Studien, p. 70. Однако в начале шестидесятых взгляд Канта на анализ все еще «полностью рационалистический» (p. 81), и отправная точка его философии не изменилась: «Таким образом, рационалистический контекст кантовской эпистемологии в 1763 году точно такой же, как и в 1755 году. То, что дано, отправная точка – это понятия, которые потенциально содержатся в уме. Они требуют только физического влияния. и предрасположенность становится реальностью» (p. 82).
719
Adickes, Kant-Studien, p. 99.
720
Adickes, “Die bewegenden Kräfte,” p. 18.
721
«Переворотов», «поворотов» (нем.) – Прим. ред.
722
Хотя Umkippungen – это собственный термин Канта (Ak 10, p. 55), он не обязательно указывает на радикальное изменение. Кант также говорит, что в каждом из этих изменений он пытался показать, каким образом его ошибки и озарения зависели от метода, которому он следовал.
723
См., напр., Herman-J. de Vleeschauwer, The Development of Kantian Thought: The History of a Doctrine, tr. A. R. C. Duncan (London: Thomas Nelson & Sons, 1962), p.37. Флейсхауер придает больше значения ньютонианству Канта, но также утверждает, что Кант никогда на самом деле не становился эмпириком. См. также: Lewis White Beck, “The Development of Kant’s Philosophy before 1769,” in Lewis White Beck, Early German Philosophy: Kant and His Predecessors (Cambridge, Mass.: The Belknap Press of Harvard University Press, 1969), p. 438–456. Бек утверждает, что Кант «никогда не был ортодоксальным вольфианцем» (p. 439), что он был «ньютонианцем не только в космологии, но и в теории науки» (p.441), и уделяет больше внимания Крузию, чем Адикес (p.451f). См. также: Lewis White Beck, “A Prussian Hume and a Scottish Kant,” in Lewis White Beck, Essays on Kant and Hume (New Haven/London: Yale University Press, 1978), p. 113f, где он обсуждает развитие Канта, особо подчеркивая проблему причинности, и различает «до-юмовскую» фазу примерно 1755/56 года и «квази-юмовскую» фазу с 1762/63 по 1770 год. С другой стороны, Карл Америкс, опираясь главным образом на кантовскую теорию разума, утверждает, например, что Кант перешел от более эмпирицистской позиции к более рационалистической. Он отмечает, что «в первых публикациях Канта можно назвать (относительно говоря) эмпириком», а во второй период (около 1762 года) его философия «гораздо больше обращается к неэмпирическим и рационалистическим проблемам». Далее он рассматривает отдельно «третий, или скептический период», который, по его мнению, вполне естественен «ввиду некоторых очевидных трудностей с предшествующими рационалистическими взглядами», и «четвертый, или критический период в философии Канта примерно после 1768 года» (Karl Ameriks, Kant’s Theory of Mind: An Analysis of the Paralogisms of Pure Reason (Oxford/New York: Clarendon Press, 1982), p.14f). В каком-то смысле Америкс и другие кантоведы, конечно, правы. Кант поднимал рационалистические, эмпирицистские и даже скептические вопросы. В разных работах главенствовали разные вопросы.
724
Vleeschauwer, Development, p. 1.
725
Луис Э. Лёб (среди прочих) убедительно показал, что эти ярлыки серьезно искажают даже нашу общую картину философии раннего Нового времени. См.: Louis E. Loeb, From Descartes to Hume: Continental Metaphysics and the Development of Modern Philosophy (Ithaca: Cornell University Press, 1981). См. также: John Cottingham, The Rationalist, vol. 4 of A History of Western Philosophy (Oxford: Oxford University Press, 1988), p. 1–10. Коттингем совершенно верно указывает, что рационализм – это не бесшовная паутина, а скорее ряд пересекающихся воззрений.
726
Beck, Early German Philosophy, p. 267.
727
Это, конечно, не означает, что его «критическая философия» не содержит «докритических элементов» или что ранняя жизнь и мышление Канта не релевантны для обсуждения его зрелой позиции. Это означает только, что нам следует быть осторожными, чтобы не смешивать «докритического Канта» с нашим представлением о «критическом Канте».
