Шедшие за нами машины загудели. Мы замерли ровно там, где должны были повернуть налево, к ярмарке. За ее воротами стояли на траве автомобили, за ними виднелись аттракционы парка развлечений. Маячивший у ворот помощник шерифа помахал нам — проезжайте. Еще один управлял движением машин, покидавших ярмарку. Мы мешали всем.
— Так в чем дело, черт побери? — раздраженно спросил отец, глядя в зеркальце, но не трогаясь с места.
— Пчела, — ответил я. — Меня пчела ужалила.
Ничего другого мне в голову не пришло. Конверт я уже запихал к себе в джинсы, спереди. Бернер полуобернулась ко мне, усмехнулась — так, точно я сделал что-то, чего от меня не ждали. Сердце мое колотилось. Не знаю, почему я не сказал: «Я тут кучу денег нашел. Откуда они?» — а повел себя так, точно эти деньги украл
— Проклятые копы, — сказал отец. — Обязательно все испортят.
Он гневно взглянул в зеркальце на тех, кто стоял за нами. А затем, вместо того чтобы повернуть к помощнику шерифа и въехать в ворота ярмарки, ударил ногой по педали акселератора, и мы понеслись дальше по Третьей. Я не понимал, почему его так пугает полиция.
— Куда мы едем? — спросил я, глядя на пролетавший мимо нас белый забор.
— Подождем до следующего года, — ответил отец. — Там слишком много народу. Все скво притащились, до единой. Да и дождь того и гляди пойдет.
— Ничего он не пойдет, — сказал я.
— Я думала, ты любишь индейцев, — ядовито произнесла Бернер.
— Люблю, — сказал отец. — Но не сегодня.
— Если не сегодня, так когда же? — поинтересовалась она лишь для того, чтобы поддеть его.
— Когда полностью готов к встрече с ними, — ответил он.
Тем наше посещение ярмарки и закончилось.
24
Мы уже ехали по Смелтер-авеню в сторону Блэк-Игл. Отец не сводил глаз с зеркальца заднего обзора, как будто видел в нем что-то, от чего хотел оторваться, — в этом, догадался я, и состояла причина того, что на ярмарку мы не заехали. Он ерошил пальцами волосы, почесывал шею — сзади, над воротником рубашки. И поглядывал на меня, сверлившего его сердитым взглядом. Приближалась труба плавильни и нефтяной завод; на первой всегда, ночью и днем, горели электрические фонари, из второго торчали трубки газовых вытяжек с язычками желтоватого пламени. Чем ближе мы подъезжали, тем сильнее становился запах. Руди говорил, что его отец все время воняет, как нефтяной завод, что это одна из причин, по которой мать уехала в Сан-Франциско.
— Значит, на ярмарке мы не побываем? — спросила Бернер.
— Все равно большинство аттракционов уже закрыли, — ответил отец.
— Да нет, не закрыли, — возразила Бернер. — Я видела. Это ты только машину вел, ни на что не глядя. Вернее, пытался вести.
— Аттракционы меня не волнуют, — сказал я. Жаркое дыхание нефтяного завода уже наполняло машину.