– Я училась в Академии, – поправила Гвин. – Но нет. Мой родитель имел странные увлечения, скажем так. – Она зевнула. – Изучал проклятия разного рода. В том числе причины того, почему некоторые усопшие восстают по ночам и едят своих живых собратьев. Отец в этом весьма преуспел, должна сказать. Когда я была маленькой, у нас постоянно имелся один-другой упырь в подвале дома. – Гвин усмехнулась. – Одни детки засыпают под мурлыканье кошки, а другие – под заунывные стоны из-под пола.

– И ты находишь это смешным? – Он покосился на нее. – Теперь понятно, почему ты такая…

– Черствая? – Женщина с вызовом улыбнулась, обнажая длинные клыки. Лицо приобрело хищное выражение.

– Отважная, – терпеливо поправил Иврос. – Девочка, у которой в подполе вместо крыс водились мертвяки.

Гвин пожала плечами. Она поглубже забралась на пропахшие медведем шкуры и прислонилась спиной к холодной стене амбара. Ночь вошла в силу. Да и усталость давала о себе знать. Оттого так невыносимо сильно хотелось спать. Устроиться прямо тут, закутаться в плащ и провалиться в забытье, несмотря на присутствие совершенно постороннего человека. Так бы и случилось, скорее всего, не заведи он этот разговор о мертвецах.

– Некоторых мне было даже жаль, – припомнила адептка. – Но все они заканчивали одинаково. Отец отправлял их на тот свет рано или поздно. Завершал их мучения. Вечный голод. Жажда теплой крови и живой плоти, которой они лишены. Вкупе с папиными экспериментами. Благо страдания их были не напрасны. Папа далеко продвинулся в своих изысканиях. Даже несколько дыр в крупных научных трудах залатал.

– Он еще жив, надеюсь? Подопытные до него не добрались? – на всякий случай уточнил Иврос.

– О, нет. Все в порядке, – заверила Гвин. – Он уплыл несколько лет назад на другой материк. Вместе с моей матушкой. Она держала цветочную лавку. Простая женщина и очень красивая. Мечтала посмотреть мир. А отец искал новые материалы для исследований. Постепенно перешел на те проклятия, которые ломают людей еще при жизни. Превращают их в чудовищ.

– И ты легко их отпустила? – Иврос с недоверием покосился на нее.

– У родителей были мечты. – Гвин подтянула ноги поближе к груди и закутала их плащом, чтобы хоть как-то сохранить тепло. – Я не собиралась быть обузой. Якорем, который их держит. Никто в этом мире ни к чему не прикован цепями. Мы все вольны. И я хотела, чтобы родители были счастливы. Поэтому да. Я их легко отпустила.

Иврос протянул свою большую, могучую руку и осторожно подоткнул края плаща и шкуры вокруг собеседницы так, чтобы не оставалось щелей. Это простое проявление заботы не укрылось от женщины. Последним человеком, который подтыкал ей одеяло, была старуха-монахиня в городском лазарете, куда Гвин попала после очередного задания Академии. Адептке стало неуютно. Любая (даже малая) забота налагала обязательства ответной заботы.

– Я с тобой не согласен, – тихо произнес Иврос.

– Что люди должны желать счастья близким? – Она вскинула бровь.

– Что люди не прикованы, – пояснил оборотень. – Есть узы настолько крепкие, что…

– Что ломают одних и калечат других, – нетерпеливо перебила Гвин. – Да, я в курсе. Вроде твоих отношений с отцом. Но я не признаю никаких уз, кроме тех, что сама для себя выбираю. Уж прости, если мои взгляды твоим противоречат.

– Как практично. – Иврос усмехнулся, поднимаясь с места.

– Далеко собрался? – встрепенулась адептка.

– Ты же не признаешь никаких уз, кроме тех, что сама для себя выбираешь? – Он обернулся и пояснил, прежде чем она успела вспылить в ответ: – Иду за дровами. И сухим одеялом для тебя.

– Далеко не уходи. – Гвин снова зевнула. – Мы скоро пойдем в гости к твоей матушке. Я уже почти пришла в норму. Сделаем все сегодня. Нужно только успеть до рассвета.

– Расскажешь, что нужно делать? – на всякий случай уточнил он.