Мой дом был построен но моим собственным чертежам, со спальнями, кабинетом и ванной наверху, кухней, небольшой библиотекой, кладовкой и гаражом — внизу. Поскольку я так и не собрался научиться водить машину, гараж давным-давно превратился в еще одну кладовку.

Я поспешил вниз и открыл входную дверь. Семпл схватил мою руку, как только я появился. Его рукопожатие оказалось довольно крепким, хотя рука показалась мне холодной и влажной. Я пригласил нового знакомого в дом и проводил наверх в мой кабинет. Только там я внимательно оглядел его.

Он был худощав, довольно бледен, и я был бы готов побиться об заклад, что он носит парик. Его кожа с широкими порами казалась необычайно грубой. Походка очень напоминала походку моряка. Почему бы и нет, если он, по его собственным словам, член-основатель лодочного клуба? Но по какой-то необъяснимой причине я понял — он не слишком мне нравится. В нем имелось что-то странное, что-то, чего я никак не мог уловить, но тем не менее, вызывающее у меня неприязнь.

Едва только Семпл устроился в кресле, как сразу же заметил на столике ту самую раковину.

— А! — воскликнул он. — Да, совершенно бесспорно. — Он пересек комнату и взял раковину в руки. — Никаких сомнений, это именно та раковина — раковина из книги!

— Вы абсолютно уверены?

— Настолько, насколько вообще можно быть уверенным, не имея при себе книги, чтобы сравнить.

— Вы не привезли ее? — я даже не попытался скрыть разочарования.

— Нет, простите. Надо же быть таким болваном — я оставил ее в клубе. Но мы можем взглянуть на нее потом...

Несмотря на мой всепоглощающий интерес к речам Семпла, я воспользовался возможностью рассмотреть моего посетителя более пристально. При этом я заметил еще несколько необычных особенностей, которые, сколь бы мелкими они ни казались, лишь углубили мою неприязнь к этому человеку.

Например, говорил он задыхаясь, как будто ему приходилось бороться за каждый глоток воздуха. Я предположил, что, возможно, он астматик. Но если мое предположение было верным, почему он до самого носа плотно замотан в шелковый шарф? На самом деле, к чему шарф в столь необычайно теплый день? Кроме того, теперь, когда мы оказались вдвоем в моем тесном кабинете, я обнаружил, что меня очень раздражает тяжелый аромат его одеколона, если это, конечно, одеколон, и еще больше тревожит пробивающийся сквозь него запах... чего?

Возможно, виной тому — солнце, нагревшее пляж, с которого доносился запах гниющих водорослей. Но балконная дверь была закрыта, и даже если и дул легкий бриз, то он дул с континента...

Внезапно я почувствовал его холодный взгляд. Мой гость смотрел на меня в высшей степени странно, поблескивая большими круглыми глазами за стеклами модных очков в тяжелой оправе. Его взгляд необъяснимо пугал меня.

Я поднялся, заставив гостя быстро спросить:

— Что... что случилось?

— Простите, — промямлил я. — В этой комнате так... так душно... простите, что привел вас в непроветренную комнату, вчера я допоздна работал...

— Боже мой! Не беспокойтесь, — ответил он быстро. — Мне вполне удобно.

— Как бы то ни было, я открою окно, — объявил я, наконец взяв себя в руки.

— Пожалуйста, если вам так будет легче. Возможно, это — хорошая мысль. Мне будет очень неловко, если я заражу вас, я простужен, и у меня болит горло.

Так вот в чем было дело. Значит, запах, который я заметил, был запахом какого-нибудь лекарства. И все же моя первоначальная неприязнь к Семплу никуда не делась. Тем не менее он приехал сюда не за тем, чтобы произвести на меня благоприятное впечатление, а для того, чтобы предложить свою помощь. По меньшей мере, я должен был быть благодарен ему за это. Я решил отбросить свои неестественные опасения и попытаться быть в присутствии Семпла как можно более любезным.