В великой Антиохии был некий серебряных дел мастер, по имени Андроник. Он взял в жены дочь серебряных дел мастера, по имени Иоанн. А имя жены — и по делам, и по рассудку — было Афанасия[420]. Андроник был весьма благоговеен и исполнен добрых дел, так же, как и жена его. Они были очень богаты. И вот какова была их жизнь. То, что получали они от мастерской и от своего имущества, делили на три части. Одну часть в пользу бедных, другую — в пользу монахов, третью — для себя и для своей мастерской. Весь город любил господина Андроника за его кротость. <Жена его,> зачав, родила сына и назвала его Иоанном. И снова зачав во чреве, родила дочь и назвала ее Марией. И Андроник решил более не приближаться к жене. Все старание его было направлено на усердную работу с другими серебряных дел мастерами. А по воскресеньям, понедельникам, средам и пятницам он, с вечера до утра проводил время в купальне для мужей-братий. Также и жена его со тщанием проводила время в купальне для женщин. Прошло двенадцать лет, и однажды госпожа Афанасия пришла под утро, и пошла проведать своих детей, и обнаружила, что они стонут. Она в смятении присела на свою кровать. Блаженный же Андроник, войдя, стал упрекать жену, что она слишком долго спала. Она же сказала: «Не сердись, мой господин: дети заболели». И прикоснувшись к ним, он обнаружил, что они больны и в горячке. <И говорит он>: «Да будет воля Господня». И пошел за город помолиться у святого Юлиана, ибо там были похоронены его родители. Там он молился вплоть до шестого часа, и, возвратившись, слышит в своем доме крик и шум, и бежит в смятении. И войдя, находит в доме почти весь город и своих детей умершими. Увидев, что дети умерли и лежат на кровати, он пошел в комнату для молитвы и повергся перед образом Спасителя и с плачем сказал:
Блаженный и святой монах Марк, основавший славный монастырь неподалеку от церкви святого мученика Агафоника, расположенной в этом богохранимом граде Константина, рассказывал, что: «Некий монах-иерей рассказывал мне, что: "Отправился я из древнего [города] Рима в сию царицу городов, и приплыли мы на некий остров. И поскольку дул встречный ветер, мы провели на нем много дней. Однажды, когда я сошел с корабля и прошел небольшое расстояние, вижу вдалеке очертания нагого человека. Я, быстро побежав, приблизился к тому, кого увидел, и услышал голос, говорящий: «Если ты хочешь, человек Божий, увидеть меня, ничтожную, и даровать твои молитвы моему смирению, брось мне одну из твоих одежд — ибо женщина я и нагая, как видишь, и недопустимо для твоего священнического совершенства смотреть на это». Услышав это, я снял и бросил ей одну из моих одежд. Она же, взяв, повернулась к востоку, преклонила колени и, встав, протянула руки к небу и громко произнесла: «Слава Тебе, Господи Иисусе Христе, Сыне и Слове Божий, исполнившему желание недостойной рабы Твоей и удостоившему меня увидеть Твоего иерея». Произнеся такую молитву и обернувшись ко мне, она поклонилась, и я сделал также. И мы, помолившись, сели. Я говорю ей: «Откуда ты, госпожа моя, и как ты здесь оказалась, и сколько прошло времени, с тех пор как ты поселилась на этом острове?» Она же отвечала: «Я, честный отче, из греческой земли, из города Лариссы, дочь бедных родителей. Они скончались и оставили меня сиротой, но один правитель сжалился надо мной и взял меня в свой дом. Он вырастил и заботливо воспитал меня, как собственную дочь. Когда же я пришла в меру возраста, этот христолюбивый человек, имевший единственного сына, выдал меня за него замуж, не погнушавшись моей бедностью и незнатностью. После заключения брака, родственники и друзья моего мужа ежедневно упрекали его, говоря: "Что это сделал твой отец? Неужто нигде не нашлось [тебе] жены, равной нам по знатности?" Он отвечал: "Что бы ни сделал для меня святой мой отец — мне по душе. Потому что он ее вырастил и понял, что она весьма благородна и прекрасна, и он предпочел не богатство или знатность рода, но добродетель, угодную Богу. И он дал ее мне [в жены]". Но хотя он и отвечал так родственникам, они не переставали попрекать его. А я, видя, что родственники и друзья каждый день попрекают его, говорила ему: "Побойся Бога, человече. Позволь мне уйти в монастырь и возьми себе жену, равную тебе, известную и знатную". Он же говорил: "Я ни во что не ставлю их болтовню, и мне по душе то, что сделал для меня мой отец". Но даже если он отвечал так и мне, и им, они не переставали болтать и уничижать его. Я же, видя, что все так его оскорбляют, захотела бежать, что и сделала. Встав ночью, в тайне ото всех, я бежала в одиночестве, ничего не взяв с собой, если не считать того, что на мне было надето. И придя на берег и найдя корабль, взошла на него, и, поскольку Бог мне путеводительствовал, приплыла на этот остров, не зная, что я беременна. И удивительную вещь я должна возвестить тебе, человече Божий: как я здесь [ни] страдала и ни голодала, и едва набирала трав, которые помогали мне в прокормлении моей несчастной плоти, — младенец жил и рос в утробе моей. Но могущество Божие и дивные чудеса Его кто исповесть? И когда прошло девять месяцев я родила мальчика, и отрезав часть одежд, которые были на мне, я завернула его в них. И по неизреченной милости Бога, Который все совершает и переустраивает как Он хочет и соизволяет, я вырастила сына. Ему теперь почти тридцать лет, он наг, как и я, и каждый день со мной, воспевая Богу, направляя помыслы к небесам и созерцая Божественные красоты. Каждый день я умоляла Бога, чтобы помиловал мое смирение и послал иерея исполнить над моим сыном таинство святого крещения. И Он не презрел моего смирения, но послал тебя, Своего служителя, исполнить мое желание. Итак, прошу твою святость, честный отче, пойти на корабль и принести твое священническое одеяние и святой Хлеб, чтобы просветить моего сына, и совершить святую литургию, и удостоить нас причастия честного Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа. И вот еще о чем прошу твое благоговение: принеси хитон, чтобы одеть моего сына после святого крещения, и не объявляй никому о нас. Я подожду тебя здесь, пока ты не вернешься, чтобы вместе отправиться к моему сыну». Выслушав это и сотворив поклон, я отправился на корабль. И никому ничего не сказав, захватив свою запасную одежду и хлеб для таинства, пошел [обратно]. Найдя ее там, где оставил, я услышал: «Теперь, если повелишь, отче, мы отправимся к рабу твоему — моему сыну». Когда мы подошли, он, завидев издалека мать в одежде, а вместе с ней и меня, спрятался в зарослях кустарника. Мать, подойдя, сказала ему: «Что ты делаешь, дитя? Разве я не говорила тебе каждый день: "Молись и проси Господа нашего Иисуса Христа, чтобы Он послал пресвитера окрестить тебя"? И вот, услышав твою молитву, Он послал тебе Своего иерея, чтобы исполнить твое желание. Итак, выйди, дитя, и поклонись пришедшему просветить тебя». Он, выслушав [это], вышел и поклонился мне. Когда и я поклонился ему, мать его сказала мне: «Если повелишь, пойдем к источнику, чтобы ты просветил его». Идя за ней, мы пришли к источнику. И совершив оглашение и исполнив все остальное чинопоследование, я окрестил его во имя Отца и Сына и Святого Духа. И когда совершил я Божественное тайноводство, они оба причастились Пречистого Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа. После завершения [таинства], когда мы немного поели того, что я принес, говорит мне сия блаженная: «Ради Господа, когда ты прибудешь с Богом в Константинополь, если захочешь рассказать то, что Господь показал тебе, рассказывай, скрывая название острова, чтобы, узнав, не прибыл кто-нибудь и не нашел нас: ведь тридцать лет мы не видели людей, кроме тебя одного». Когда она сказала это, сотворила поклон и испросила вместе с сыном молитв, они отправились вглубь острова. Я, заплакав и поклонившись Богу, творящему дела странные и преславные, им же несть числа, и хранящему промышление о тех, кто всем сердцем ищут Его и соблюдают заповеди Его, вернулся на корабль. И никому ничего не говорил до тех пор, пока не приплыли в этот великий город"».
Один христолюбец рассказал нам, когда мы были в Александрии, что: «Была одна монахиня, весьма почтенная годами, преуспевшая в страхе Божием. Я спросил ее о причине ее ухода от мира; она же вздохнув, начала рассказывать: "О досточудный, когда я была ребенком, был у меня отец, по характеру добрый и кроткий, но слабый телесно и болезненный. Он был постоянно занят своим делом, так что даже с жителями своей деревни почти не встречался, но терпеливо обрабатывал землю и тем занимал свою жизнь. Когда отец был здоров, он приносил в дом плоды, но большую часть времени он проводил в постели, охваченный болезнью. Молчалив он был настолько, что не знавшие его думали, что он немой. Мать же моя была совершенно другой. Ее интересовало и то, что было за пределами нашей деревни. Говорила она со всеми столько, что можно было подумать, будто у нее все тело было языком. Она постоянно со всеми ссорилась, и проводила время в попойках с распутниками. И домашние дела она устраивала как лукавая блудница, так что даже весьма большого состояния нам не хватало. Ведь сам отец вверил ей распоряжение имуществом. Телом же она пользовалась так, что немногие в нашей деревни избежали ее распутства. Ни болезни ее тело не испытывало никогда, ни страдания, даже случайного, но от рождения вплоть до смерти тело оставалось здоровым. В это время случилось так, что отец, побежденный многолетними болезнями, умер. И тотчас воздух пришел в движение, дождь, молнии и гром возмутили воздух; и ливень, не прекращаясь ни днем, ни ночью, оставляет его [тело] в течение трех дней лежать непогребенным, так что жители деревни качали головами от удивления и говорили: "Какое зло осталось скрытым от всех? Видно, этот [человек] — враг Божий, раз даже и земля не принимает его в могилу". Но однако, чтобы он не сделал дом для нас недоступным, подвергшись внутри него разложению, мы, как только воздух успокоился и ливень уменьшился, кое-как предали тело земле. Мать же, получив еще большую свободу, предалась наибестыднейшим образом телесному распутству. Превратив дом почти в блудилище, она проводила жизнь в таковом распутстве и роскоши, что немногое из имущества осталось мне во владение. Но едва подошел час ее смерти, которую она встретила, как мне показалось, в страхе, как она сподобилась такого погребения и такой заботы, что, казалось будто сам воздух вместе со всеми провожает ее. После ее кончины, я, уже вышедшая из детского возраста, так что пришли в движение и возбуждение телесные желания, однажды вечером, как и следовало ожидать, решила поразмыслить: какой же мне выбрать образ жизни? Вначале [я подумала] об образе жизни отца: в чистоте, кротости и добром целомудрии. Но вот подумалось мне и том, что не случилось в его жизни ничего хорошего, но все время был изнурен болезнью и скорбями, и так закончил свою жизнь, что даже земля его не принимала. Итак, если благ был пред Богом такой образ жизни, чего ради отец подвергся стольким испытаниям, сделав такой выбор? С другой стороны мать говорит, что хорошо предавать себя распутству и телесному сладострастию; а ведь она, не оставляя ни одного из постыдных занятий, все время пьянствуя, ушла из жизни, [проведя] всю жизнь здоровой и счастливой. Так что же? Жить следует так, как мать: ибо лучше всего верить собственным глазам. И я, несчастная, предпочла проводить жизнь так, как моя мать. И пришла ночь, и внезапно на меня, после таких помыслов, напал сон, и предстал [предо мной] кто-то огромный и ужасный видом. Затем, устрашая своим видом, он, с гневным лицом и гневным голосом спросил меня: "Скажи мне, — говорит, — женщина, каковы помышления твоего сердца?" Меня же от его облика и лица била дрожь, так что я не отваживалась даже взглянуть на него. Еще более громким голосом он снова приказал объявить то, что я надумала. А я, растерявшись от страха, позабыла все помыслы, и говорила, что ничего не знаю. Но он напомнил мне все, о чем я усердно размышляла. Я же, обличенная, принялась просить его, и слезно умоляла удостоить прощения, и объясняла причину таких рассуждений. Он же сказал: "Давай, посмотри теперь на обоих, на отца и на мать, и какую жизнь захочешь — ту тогда и выбери". И он, взяв меня за руку, повлек. И привел меня на какую-то обширную равнину, на которой было много садов, и всевозможных плодов, и разнообразные деревья, чью красоту невозможно описать; и он ведет меня вглубь [равнины]. Встречает меня отец и я, обняв его, просила остаться вместе с ним. Но он сказал: "Теперь это невозможно: если же пожелаешь пойти по моим стопам, то скоро придешь сюда". Когда же я еще просила оставить меня вместе с отцом, приведший меня туда снова повлек меня за руку: "Посмотри, — говорит, — и на твою мать, опаляемую огнем, чтобы ты поняла, к какому благу и пользе ты прежде [хотела] обратить свою жизнь". И поставив меня в темном и совершенно мрачном доме, наполненном скрежетом и смятением, он показывает мне печь, пышущую огнем; и кипящую смолу, и каких-то ужасных видом, которые были приставлены к печи. Я же, взглянув вниз, вижу собственную мать, сидящую по шею в печи, скрежещую и стучащую зубами, опаляемую огнем и ставшую пищей для множества червей. Она, увидев меня, завопила, рыдая и называя меня "дитя": "Горе мне, дитя, горе, потому что я принимаю воздаяние за свои дела, потому что все речи о целомудрии казались мне почти что вздором. Я не верила, что будет наказание за мой блуд и прелюбодеяние; я не верила, что есть мучение за пьянство и распутство. Вот какое я за краткое наслаждение получила наказание и возмездие! Вот какую я за никчемную роскошь получила кару! Вот какую я за презрение к Богу получаю мзду! Объяли меня все неподобные грехи. Теперь, о дитя, время помочь. Вспомни теперь о пище, которую ты от меня получала. Окажи в ответ благодеяние, если ты когда-нибудь что-либо доброе видела от меня. Помилуй, — говорит, — горящую в огне и им не пожираемую. Помилуй меня, истязаемую такими мучениями. Пожалей меня, дитя, дай мне руку и выведи меня отсюда". Когда же я отказалась это сделать из-за стоявших при печи, она снова со слезами закричала: "Дитя, помоги мне, не презри пожираемую гееннским пламенем". Я же, из-за [ее] слез и слов почувствовав [к ней] нечто человеческое, протянула руку, чтобы вытащить ее. Но поскольку огонь жег мою руку, я начала с плачем стонать. Домашние пробудились и зажгли огонь, спрашивая о причине криков. Я же рассказала им увиденное. В конце концов, я решила лучше следовать образу жизни моего отца, удостоверившись по неизреченному человеколюбию Божию, какие наказания уготованы желающим жить худо". Вот так сия блаженная дева благодаря видению рассказала, что есть великое воздаяние за добрые дела, за дурные же поступки и постыдную жизнь — великое возмездие. Сего ради будем по наставлению становится лучше, дабы и нам оказаться в числе блаженных».
Во внутренней пустыне Скита жил один евнух, чья келья находилась на расстоянии восемнадцати миль. Раз в неделю ночью он приходил к авве Даниилу Скитиоту, о чем не знал никто, кроме аввы и его ученика. И заповедал старец своему ученику раз в неделю наполнять для этого евнуха кувшин водой, ставить его у двери и уходить: «Только не задерживайся у него, но если когда-нибудь ты найдешь при входе в пещеру черепок с надписью, принеси мне его». Так и поступал ученик во все дни. Однажды он находит черепок, на котором начертано следующее: «Принеси инструменты и [приходи] сюда вместе с твоим учеником». И старец, прочитав, сильно заплакал и сказал: «Увы внутренней пустыне! Какой столп [благочестия] исчезнет сегодня». И говорит своему ученику: «Возьми все, что требуется, и пойдем, чтобы застать нам старца еще в живых: ибо он отходит к Господу, как бы нам не остаться без его благословения». И, заплакав, они оба отправились. Они находят его охваченным лихорадкой. Старец бросается ему на грудь и говорит с плачем: «Блажен ты, потому что, помышляя всегда об этом часе, презрел царство человеческое!». И говорит ему евнух: «Блажен и ты, новый Аврааме, потому что много плодов принимает Бог из твоих рук». Отвечает старец: «Помолись о нас». Говорит евнух: «Это я нуждаюсь во многих молитвах в час сей». И говорит старец: «Поскольку я был первым, то могу и попросить». И евнух, сев на сплетенную из тростника подстилку, обнял голову старца и, поцеловав, произнес: «Боже, который привел меня в это место, Сам исполни о старце Твоем, как об Аврааме». И взяв ученика своего, старец опустил его к ногам евнуха, говоря: «Благослови чадо мое, отче». Тот же, обняв его, поцеловал, говоря: «Боже, помогающий мне в час сей разлучиться с этим телом, Видевший сколько шагов прошел я в этой пещере ради Имени Его, Сам упокой дух этого брата». И говорит [евнух] старцу: «Ради Господа, не снимайте то, что на мне надето, но как я есть, так и отправьте меня к Господу, и пусть никто другой не узнает обо мне, кроме вас»; и молвит старцу: «Дай мне причаститься». И причастившись, говорит: «Помолитесь за меня». И когда он посмотрел на восток, направо, стало лицо его как огонь, и, сотворив на устах своих крест, говорит:
Один правитель в Никомидии, внезапно смертельно заболев, поручил родственнику раздать свое имущество бедным и сиротам, а еще дать вольную рабам, но не дал священникам денег, чтобы они поминали его на литургии. Когда же больной, призвав молитвы преподобного отца нашего Исайи, вновь стал здоровым, то, встав [с ложа,] пришел к преподобному. Святой, увидев его, и исполнившись радости, восславил человеколюбивого Бога. Затем, повелев ему присесть, спросил, когда прекратилась болезнь. Тот ответил, что в тот самый час, когда просил святых его молитв. Но преподобный узнал духом то, что сопутствовало болезни, и говорит ему: «И ты, чадо, дал священникам на поминовение о спасении души?» Он же: «Нет, честной отче, что за выгоду я получил бы, даже если бы и дал им? Ничего другого, как потерю того, что дал». Преподобный отец наш Исайя говорит ему: «Не говори так, чадо. Ибо Иаков, брат Господень и ритор Церкви, пишет:
Тот правитель, твердо во всем уверившись благодаря чуду, случившемуся с ним, и благодаря открывшимся ему необыкновенным вещам, раздал с помощью благочестивых и верных священников все свое имущество, для совершения литургий ради отпущения грехов его, сказав: «Воистину, литургии, совершенные Богу, и добрые дела могут возвести человеческую душу от преисподних [земли] к небесному, и от вечного мрака к блаженному и вечному свету». Пусть все узнают об этом, миряне и священники, что сделано и написано для нашей духовной пользы. Миряне — чтобы они достоверно знали, каких благ удостаиваются от человеколюбивого Бога при уплате священникам небольшого количества серебра. А священники, принимающие его, пусть не совершают литургии из алчности, беспечно, нерадиво и с пренебрежением, но лучше со вниманием и сокрушенным сердцем, не пропуская ни одной литургии, как долженствующие дать в этом ответ в день Судный человеколюбивому Богу, Коему слава во веки веков, аминь.
В другой раз я снова пришел в его келью и нашел его стоящим на молитве, с руками воздетыми к небу. В таком положении он оставался четырнадцать дней. Затем он позвал меня и сказал: «Следуй за мной». И выйдя, мы пошли в пустыню, а я, захотев пить, говорю ему: «Авва, хочу пить». Старец, взяв мою милоть, отошел на [расстояние] броска камня, и сотворив молитву, принес мне ее полной воды. Напившись, я спокойно продолжил путь. Странствуя, мы пришли к какой-то пещере. И войдя, нашли некоего брата, который сидел и плел веревку, и не кивнул нам, и не приветствовал, и совсем не хотел с нами беседовать; и мы пошли к Ликополю[433]. И говорит мне старец: «Пойдем отсюда. Может быть, не извещен старец говорить с нами». И мы пошли к великому Иоанну пророку, и приветствовав его, сотворили молитву. Затем мы сели поговорить о бывшем ему видении. И сказал авва Виссарион, что пришло от Бога откровение, по которому сокрушатся [языческие] святилища[434], и стало так: ведь они были всецело сокрушены Феофилом, архиепископом Александрийским, по приказу императора Феодосия. Итак, мы, попрощавшись с ним, вышли оттуда. На обратном пути мы снова зашли в ту пещеру, и говорит мне старец: «Войдем к нему снова, чадо, не известил ли его Бог сейчас поговорить с нами». И войдя, мы нашли его почившим. И говорит мне старец: «Давай, брат, обрядим его тело, ради этого Бог послал нас сюда». Когда мы стали обряжать его тело для погребения, то обнаружили, что он по природе женщина. И старец, изумившись, сказал: «Смотри, как женщины побеждают сатану, удалившись [в пустыню], а мы в городах ведем себя непристойно». И восхвалив Бога, мы ушли оттуда.
Авва Даниил рассказал, что в Вавилоне у одного из городских начальников была дочь, одержимая бесом. А у ее отца близким другом был монах. И начальник в отчаянии говорит ему о дочери. Монах сказал: «Никто не может излечить твою дочь, кроме отшельников, которых я знаю. Но если мы попросим их, то они не решаться это сделать по смиренномудрию. Но лучше поступим так. Когда они придут на рынок, притворитесь, что желаете купить [у них] утварь, и когда они придут за деньгами, мы попросим их помолиться, и я верю, что она исцелится». Они пошли на рынок, и нашли там одного ученика тех старцев, сидевшего и продававшего свои изделия. И они повели его вместе с корзинами [домой], с тем, чтобы он получил их цену. Когда брат пришел в дом, пришла и одержимая бесом и дала ему пощечину; он же подставил и [другую] щеку, по заповеди. И бес, мучаясь, закричал: «О, силой гонит меня заповедь Иисуса!» И дитя тотчас исцелилось и стало здоровым.
Некий брат жил в келье в Египте и отличался большим смирением. И была у него сестра, которая в городе предавалась блуду, став для многих душ причиной погибели. И старцы часто докучали брату о ней и наконец смогли убедить его пойти к ней — может, вразумив ее как-то живущей в нем Божией благодатью, уничтожит он грех, возникший из-за нее. Когда он пришел в город, один из знакомых, увидев его, сообщил ей: «Вот брат твой при дверях». Она же, почувствовав стеснение в груди, оставила любовников, которым угождала, и выскочила [из дома] с непокрытой головой, чтобы увидеть брата. Но когда она попыталась обнять его, он говорит ей: «Родная моя сестра, пощади ради Господа свою душу, ибо многие из-за тебя погибли, и как ты сможешь вынести вечную муку?» Она же, задрожав, говорит ему: «Ты знаешь, что есть еще для меня надежда на спасение?» Он сказал ей: «Если ты хочешь, есть спасение». Она же, с плачем кинувшись к его ногам, умоляла его взять ее с собой в пустыню. Он говорит ей: «Покрой голову иматием и следуй за мной». Она ответила ему: «Идем — лучше мне принять позор из-за непокрытой головы, чем войти еще раз в работный дом диавола». Во время пути брат много увещевал ее к покаянию и [говорил] о том, как она может благоугодить Господу. Случайно они увидели неких [людей], шедших им навстречу, и он говорит ей: «Поскольку не все знают, что ты моя сестра, отойди немного с дороги, пока они не пройдут, а затем так же продолжим наш путь». Она так и сделала, а после того, как они прошли, он говорит ей: «Пойдем, сестра». Поскольку она не отвечала ему, старец сошел с дороги, и нашел ее мертвой. Он увидел ее окровавленные ступни: ибо была она без обуви. Когда брат рассказал старцам о происшедшем, они были поражены. Бог же открыл одному старцу о ней: поскольку она совершенно не помышляла ни о чем телесном, но и собственным телом пренебрегла и при такой ране не стонала, — сего ради покаяние ее принято.
Брат пришел навестить свою сестру, заболевшую в монастыре, она же весьма строго придерживалась правил[438]. И не допуская ни себе увидеть мужчину, ни своему брату из-за нее оказаться посреди женщин, разъясняет ему, говоря: «Иди, брат мой, с молитвой обо мне. И благодатью Христовой я увижусь с тобой во Царствии Небесном».
Говорили об авве Иоанне Колове[440], что: у одной девицы умерли родители и она осталась сиротой. Итак, она решила открыть в своем доме странноприимный дом для отцов из Скита. Так она в течение долгого времени принимала и служила отцам. По прошествии некоторого времени ее имущество мало-помалу расточилось, и она начала нуждаться. И привязались к ней дурные люди, и отвратили ее от благой цели. И наконец, она стала жить дурно, так что открыто предавалась разврату. Отцы услышали об этом и весьма опечалились, и, обратившись к авве Иоанну Колову, говорят ему: «Мы слышали об этой сестре, что она дурно живет. Но она, когда имела возможность, выказывала нам свою любовь. Поэтому и мы выкажем ей любовь и поможем ей.
Возьми на себя труд сходить к ней и с мудростью, которую дал тебе Бог, устрой ее дело». Итак, авва Иоанн пошел к ней, и говорит старухе привратнице: «Скажи твоей госпоже обо мне». Она же начала прогонять его: «Вы с самого начала истребили все ее имущество, и вот она нищая». Старец сказал ей: «Скажи обо мне, я могу ей помочь». А дети привратницы с усмешкой говорили: «Что он может ей дать, что хочет встретиться с ней?» Он отвечал им: «Откуда вы знаете, что я предложу ей?» Старуха пошла и сказала ей об авве Иоанне. И говорит молодая женщина: «Эти монахи всегда выполняют работы вокруг Красного моря и находят жемчужины». Принарядившись, она говорит привратнице: «Давай, приведи его ко мне». Когда она вышла, девица загодя присела на ложе. Старец, войдя, сел рядом с ней на ложе и повернувшись к ней, говорит: «В чем виноват перед тобой Иисус, что дошла до такого?» Услышав, она вся окаменела. А старец, наклонив голову, начал плакать. Она говорит ему: «Авва, что ты плачешь?» И он отвечает ей: «Вижу, что сатана играет твоим обликом, и как мне не плакать?» Услышав, она снова окаменела, и говорит ему: «Есть ли покаяние, авва?» И он отвечает: «Есть». Она же говорит ему: «Возьми меня, куда хочешь». Он говорит ей: «Идем». И она встала и последовала за ним. Старец заметил, что она не дала никаких распоряжений и ничего не сказала о своем доме, и удивился. Когда они пришли в пустыню, был уже вечер. И он, сделав ей из песка небольшое изголовье и запечатлев это место крестным знамением, говорит ей: «Ложись здесь». Сделав и себе на небольшом расстоянии [постель] и, исполнив свои молитвы, лег. Около полуночи старец, проснувшись, узрел как бы светящийся путь, проложенный от неба до земли, и увидел ангелов Божиих, возносящих ее душу. Встав, он пошел туда, где она лежала, и, толкнув ее ногой, увидел, что она умерла. И упав ниц, он молился о ней Богу и услышал глас, говорящий, что один час ее раскаяния был принят превыше покаяния многих, долгое время проведших в нем, но не выказавших жара покаяния.
Авва Иоанн, называемый Пирр, рассказал нам, говоря, что: во Святом граде была некая монахиня, весьма благоговейная и преуспевшая по Богу. Диавол, злобствуя на деву, внушил некоему юноше сатанинскую к ней страсть. Но та дивная [монахиня], поняла злой умысел диавола, а вместе с тем и погибель юноши, взяла в корзиночку[442] немного размоченных [бобов] и вверив себя Богу, ушла в пустыню, заботясь о своем спасении и спасении юноши. Спустя много времени, по промыслу Божию, дабы не осталось неизвестным ее жительство, увидел ее один отшельник в пустыне у святого Иордана, и говорит ей: «Что ты делаешь в этой пустыне?» Она же, не желая открыться отшельнику, говорит ему: «Прости меня, я сбилась с дороги. Но сотвори любовь, отче, и покажи мне дорогу». Он <же>, узнав от Бога о ее жизни, говорит ей: «Поверь мне, амма, что ты не сбилась с дороги, но поскольку ты знаешь, что ложь — от диавола, скажи мне правду, как ты сюда пришла». Тогда она отвечала ему смирением: «Прости мне, отче, некий юноша соблазнился обо мне, и поэтому я пришла в эту пустыню, рассудив, что лучше здесь умереть, нежели стать кому-нибудь преткновением». Говорит ей старец: «Сколько времени ты здесь?» И она сказала ему: «Благодатью Христовой, семнадцать <лет>». Он говорит ей: «И чем же ты питалась, раба Христова?» Она же, перевернув корзинку, в которой были размоченные бобы, говорит ему: «Вот эта корзинка, которую ты видишь, <вышла> со мной из Святого града, и в ней были вот эти бобы, и Божий промысел устроил обо мне, смиренной, — столько времени я ими питаюсь, их не убыло. И семнадцать лет ни меня никто не видел, ни я никого, кроме тебя сегодня». Старец, выслушав, удалился, славя Бога.
Блаженный авва Лонгин, пресвитер, рассказывал, что некий патрикий, занимавший большую должность во дворце, имел жену, уважаемую и боящуюся Бога, весьма милосердную. И они прожили вместе шестьдесят лет. Умерла жена и собрались близкие, чтобы утешить патрикия. И они начали говорить ему такие слова: «Не должен ты, почтеннейшая душа, предаваться печали из-за разлуки с ушедшей, но лучше утешься и возрадуйся, поскольку ты точно знаешь, со сколькими добрыми делами она ушла, по благодати Христовой. Но мы скажем также и то, что вы достаточно насладились жизнью». Когда они произнесли такую речь, он улыбнулся. И говорят они ему: «Ради Господа, скажи нам, почему ты улыбнулся?» Он же молчал. Однако поскольку они долго настаивали, он сказал: «Один Христос знает, что как пришла она ко мне девой, так снова и ушла к Нему». Они же, услышав это, изумились и воздали славу Богу.
Говорили об авве Леонтии Киликийце, что если он видел нищего, идущего к нему, то подавал ему, если тот был слеп, рукой. Если же тот хорошо видел, клал фолеры перед ним, и тот поднимал их. И когда некто спросил: «Почему, авва, ты не подаешь их рукой?», он ответил: «Прости мне, отче, ведь не я подаю, но Владычица моя Богородица, и меня и их питающая».
Говорил авва Арсений[445] об авве Пимене[446], что он жил вместе со своими братьями в Египте и мать хотела их увидеть, но не могла. Однажды выждав, когда они пойдут в церковь, мать вышла к ним навстречу. Они же, увидев ее, повернулись и закрыли перед нею дверь. Она же, встав у двери, кричала, со многими сетованиями: <«Увидеть бы мне вас, чада мои возлюбленные». Авва Анув, услышав ее, пошел к авве Пимену и говорит ему: «Что нам сделать с этой старухой, которая плачет у двери?» Тот говорит ему: «Я пойду, поговорю с ней». И встав, подошел к двери, и, услышав, что она жалобно плачет, сказал ей: «Что так плачешь и вопишь, старая?» Она же, услышав его голос, еще сильнее завопила, говоря: «Хочу вас видеть, чада мои. Что такого, если я увижу вас? Разве я не мать вам, и не я вскормила вас грудью? Я вся седая, но, заслышав твой голос, еще сильнее воспылала любовью к вам». И сказал ей авва Пимен: «Ты здесь хочешь видеть нас или на том свете?» Она говорит ему: «А если не увижу вас здесь, увижу ли вас там, чада мои?» Он отвечал ей: «Да, если принудишь себя не видеть нас здесь, то много больше будешь видеть нас там». Услышав от преподобного такие слова, она ушла с радостью, говоря: «Если я точно вас увижу там, то не хочу вас видеть здесь».
Был некий благоговейный мирянин, великий по жительству, и он пришел к авве Пимену. В то же время оказались у аввы и некие братья, просившие его сказать слово. Молвил авва Пимен благоговейному мирянину: «Скажи братьям слово». Тот же просил, говоря: «Прости меня, отче. Я скорее пришел научиться у вас надлежащему, чем учить». И настаивал сильно старец. И уступив принуждению, тот сказал: «Я мирянин, зарабатываю продажей овощей: развязываю большие связки и делаю маленькие, покупаю много, а продаю мало. И не умею сказать из Писания. Расскажу же я вам притчу. Один человек сказал своему другу: "Поскольку я хочу видеть царя, а один пойти не могу, давай и ты со мной". И говорит ему: "Я пойду с тобой до половины пути, но внутрь не могу войти». Сказал и другому своему другу: «Послушай, проводи меня к царю". Тот отвечал ему: "Я пойду с тобой до дворца, но внутрь не могу ввести тебя". Говорит и третьему своему другу: "Пойди хотя бы ты со мной к царю". Он же отвечал ему: "Я пойду с тобой, введу тебя во дворец и скажу о тебе царю, и освобожу тебя от забот"». Итак, братья сказали ему: «Изъясни нам силу притчи». И он сказал им: «Первый друг есть подвижничество, доводящее до половины дороги; второй друг есть чистота, возводящая до неба; третьим бывает милосердие, вводящее со дерзновением пред лице Царя всех, Бога, и ходатайствующее за нас». Братья, получив великое назидание, отправились в свои кельи.
Авва Тимофей, пресвитер, сказал авве Пимену: «В Египте есть некая женщина, которая продает себя, а плату раздает как милостыню». И в ответ авва Пимен сказал: «Не останется она в блуде: ибо в ней виден плод веры». Как-то раз мать аввы Тимофея, пресвитера, пришла к нему, и он спросил ее, говоря: «Та женщина продолжает продавать себя?» Она отвечала ему: «Да, и любовников у нее прибавилось, но она увеличила и милостыню». И авва Тимофей пошел и рассказал авве Пимену, а тот сказал: «Не останется она в блуде, как я тебе раньше и сказал». Спустя какое-то время мать снова пришла к Тимофею пресвитеру и сказала: «Ты знаешь, та продажная женщина хотела пойти сюда со мной, чтобы ты помолился о ней, а я ее не взяла». Он же, услышав это, рассказал авве Пимену, и говорит ему старец: «Было бы лучше, чтобы ты пошел и встретился с ней». И пришед, авва Тимофей говорил ей о том, что подобает. Она же радостно и с любовью слушала от него слово Божие, получив немалую пользу, много плакала и, умилившись, сказала ему: «Отныне я прилеплюсь страху Божиему и перестану продавать себя». И она, раздав все свое имущество, отправилась в женский монастырь и в дальнейшем весьма благоугодила Богу.
Некий монах по имени Аввакум рассказывал мне в Тамиафе Египетской, что во время плавания на корабле он нашел на Хиосе попорченную книгу. И прочитав, он узнал из нее про некоего монаха из Скита по имени Елпидий, на которого в его келье нападал бес уныния. И измученный этой бранью, встал и пошел во внутреннюю пустыню, так называемую Элей. И когда он блуждал по ней, увидел нагого человека, совершенно седого. Тот, увидев его, принялся бежать; когда же авва Елпидий, напрягая все силы, устремился за ним, человек остановился помолиться. А после молитвы говорит ему: «Как ты пришел сюда? Ради чего ты столь утрудился?» Тот же отвечал и сказал ему, что: «Я был борим унынием в своей келье и, встав, пошел в пустыню, и идя [по ней], молился, чтобы отступил от меня бес уныния, помышляя, что найду раба Божиего, который помолится обо мне. И вот человеколюбивый и многомилостивый Бог не посмотрел на мои прегрешения и послал мне твою святость. Но ради Господа, соблаговоли помолиться обо мне и прими меня, дабы остаться мне с тобой». Тот приветствовал и помолился, но сказал, что невозможно [ему остаться]: «Ведь не дано тебе это от Бога». Тогда говорит ему авва Елпидий: «Соблаговоли, отче, сказать мне, как ты сюда пришел и сколько времени ты здесь, и каким даром наделил тебя Бог?» Он же охотно рассказал ему: «Что до того, как я пришел [сюда] и по какой причине, то ясно, что человеколюбивый Бог указал путь моему смирению. Я провел здесь около семидесяти лет, не видев человеческого лица вплоть до сего дня. Немного времени назад ненавистник добра подстрекал мое сердце, будто я достиг великой степени [святости], выше всех. Божиим промыслом пришел мне помысел попросить Его возвестить мне, с кем я имею часть, если действительно есть на земле кто-то мне равный. И поскольку я усердно молился, в седьмой день приходит мне незримо просвещение[450], что — с Сергием димотом из Александрии. Я был весьма опечален и сказал себе: «Увы тебе, смиренный Пирр! Вот ты провел лет столько, работая Богу, и в таких лишениях; и определен вместе с димотом!» И гордым помыслом я решил, что тот глас был от противника, а потому и впал в неверие. Я провел другие семь дней, прося [о том же], и услышал тот же глас. Но и это меня совсем не убедило, я снова провел иные семь дней усерднейшим образом [молясь], и в третий раз услышал тот же голос, говорящий мне: «Я сказал тебе, что с Сергием димотом из Александрии имеешь часть». Тогда я говорю самому себе: «Если так угодно Богу, не прощу [себе], если не пойду и не увижу, кто он есть и каково его делание». И когда я достиг города Александрии и спросил, мне показали его: он сидел в харчевне и пировал и распутничал с блудницами. Одни блудницы входили, другие выходили. Он же был над всеми ними. Когда я вошел в харчевню и спросил, он ли Сергий димот, он сказал: «Да, я». Тогда я говорю ему: «Хочу с тобой трапезничать». Он же отвечал мне с удовольствием: «Садись». И он приказал трактирщику принести то, что обычно подают в харчевне. Я был вынужден, после стольких лет [воздержания] ради любви к Богу отведать всего, рассудив: «Если Богу так угодно, и [димот] определен вместе со мной, как же мне с ним не разделить трапезу?» И когда мы, развеселенные, вышли, я говорю ему следующее: «У тебя есть дом?» Он говорит: «Да». Я говорю ему: «Пойдем к тебе, потому что я хочу тебе кое-что рассказать». А он соблазнился в себе самом: «Не желает ли [монах], прельщенный и боримый противником, согрешить?» И пристально посмотрев на меня, про себя осудил и удивился (как он мне впоследствии рассказал), каким образом в таком почтенном возрасте и при таком образе жизни я подпал такой страсти. Итак, когда мы пришли к нему домой и я помолился, то сказал ему: «Ради Господа, поведай мне без утайки о своей жизни и что ты сделал доброго». Он, удивившись таким словам, сказал мне: «Человек Божий, вот ты нашел меня в харчевне, с блудницами евшего, и пившего, и развлекающегося. А ведь я над ними [начальник], и без меня ни к одной из них никто не прикоснется; но говорят мне и я предоставляю, какую кто захочет. И это о моей жизни, ты говоришь, хочешь ты узнать? Вот ты был свидетель, что еще ты хочешь узнать от меня?» А я усиленно просил и заклинал не скрывать, если было им сделано что-то доброе. Наконец, когда я рассказал ему о гласе, бывшем мне с неба, тогда он удивившись Божиему человеколюбию и глубоко вздохнув, сказал: «Прости меня, если так обстоят дела, я вспоминаю. Однажды, войдя по обыкновению в харчевню, вижу некую женщину, весьма миловидную, сидящую у ткацкого станка и трудящуюся за плату. И я, возжелав ее, сказал трактирщице: "Откуда эта женщина?" И она ответила: "Из этого города". И я говорю: "Скажи ей, чтобы она провела со мной ночь". А она сказала: "Я не могу ей сказать что-либо такое, ибо она, хотя теперь и находится в уничижении, однако происходит из весьма хорошего рода". Поскольку я захотел узнать причину, по которой она оказалась в таком положении, трактирщица сказала: "Ее муж задолжал правителю сто номисм, и тот, схватив его, посадил под стражу, а двух ее детей взял в рабство. И вот она обходит [дома], тяжко работая день и ночь, чтобы иметь какую-нибудь возможность освободить их". Услышав это я сказал ей: "Пойди, скажи ей, пусть она вступит со мною в связь и я выдам ей сто номисм". А она снова сказала: "Не могу, ведь я даже не говорю о том, что она когда-нибудь согласится, потому что я точно знаю, что она целомудренна". Я говорю ей: "Пойди, скажи ей, чтобы она, как и следует, послушалась, ибо ты ничего не теряешь". После того, как трактирщица, повиновавшись мне, сказала ей, та сильно застенала и залилась из-за услышанного слезами. Однако она приняла [ее слова] во внимание, — как будто поддавалась принуждению, — и сказала: "Сколько времени я борюсь и тяжко тружусь день и ночь, чтобы освободить их, и не преуспела. Наконец, я изнемогла и не знаю, что делать. Я полагаю, что Бог, будучи человеколюбив, простит мне этот грех ради трех моих душ, видя, что вплоть до сего дня я не пыталась узнать другого мужчину, но вынужденно предаю мое тело ради их душ на грех". Когда трактирщица пришла и сказала мне, что та согласна, я пошел и принес сто номисм, и, отсчитав, дал их ей в руки, а она, хотя и в слезах и с бесчисленными сетованиями, но пришла в спальню говоря: "Господи, ты знаешь мою скорбь и от какой нужды пришла я погубить свою душу. Прости мне". Когда я услышал это, уязвлено было мое сердце, и я сказал самому себе: "Если дела обстоят таким образом, что же, если я не пойду к той, которую захочу, из числа мне подвластных, и не исполню свое желание? И не будет никакой погибели в таком беззаконном и нечистом деле". И я позволил ей уйти со ста номисмами, о которых шла речь, и освободил ее мужа и двоих детей». Услышав это, я сказал: «Слава Единому человеколюбивому Богу! Поистине справедливо я был поставлен в один ряд с тобой». Он же, опять вздохнув, говорит мне: «Воистину, если это, как ты говоришь, угодно Богу, и ты пришел ко мне, настоящему грешнику, от Бога, я вспоминаю и другое, как я полагаю, превосходящее это. Один жестокий властитель, насильник жестокий и любогрешный, чуждый Церкви, прибыл в этот город, Александрию, и ежедневно брал у меня двух или трех блудниц. Случилось однажды так, что он, проходя мимо одного из тамошних женских монастырей, увидел выглянувших оттуда дев. И он, возжелав их, послал солдат окружить монастырь и охранять все двери, чтобы никоим образом не ускользнула какая-нибудь из них. Войдя [в монастырь] и поставив повсюду охрану, он, пересчитав, обнаружил семьдесят дев. И передал их мне, говоря: "Вот они твои. И доставляй мне каждый день тех, которых я потребую, пока не перебывают у меня все семьдесят". Когда я услышал от этого одержимого такие слова, сказал самому себе: "Увы мне, грешному! Они провели столько времени, соблюдая для Бога девство, изнурили свои тела постом, бдением и всяким подвигом, чтобы незапятнанными представить их Небесному Владыке, а теперь из-за меня погибнет такой труд и подвиг, оскверненный этим кровожадным зверем? Не следует мне делать что-либо подобное, даже если мне должно подвергнуться тысячам смертей!" Я много размышлял и, хотя был в большом затруднении, вместе с тем настойчиво просил человеколюбивого Бога дать мне помысел и способ, с помощью которого я смог бы освободить их от такого бесчестия; и всемилостивый Бог сжалился и послал мне благой помысел. Я пошел к блудницам этого города, над которыми начальствовал, и потратив на них все свои деньги, убедил их постричь волосы и надеть монашескую одежду. И привел их в монастырь, и оставил там, а дев взял и спрятал в другом месте, каждый день доставляя жестокому властителю [кого-нибудь] из обстриженных блудниц, пока не перебывали у него все семьдесят. Доведя до конца это дело, тот одержимый тотчас уехал. Тогда я взял тех монахинь и святых дев и привел [обратно] в их монастырь, считая себя обязанным отпустить тех, которые изображали невест и рабынь Христовых. Они же не захотели уходить оттуда, говоря: "Если удостоил нас Бог, хотя бы для вида, носить эту святую одежду, не следует возвращать нас к прежней нечистоте и погибели наших душ". И они, в конце концов, и сами остались там, приняв святую схиму, подлинным покаянием весьма угождая Всемилостивому и Всемогущему Богу». Услышав это, я еще более прославил Единого Защитника и Спасителя тех, кто на Него надеется и воистину верует, и сказал ему: «Воистину, брат, хотя я и много потрудился, но узнал, что ты не только равен мне, но и превосходишь меня. Впрочем, помолись, ради Господа, обо мне, чтобы добраться мне в свое место». Он же говорит мне: «Я помолюсь о тебе, чтобы ты [благополучно] дошел, клянусь моим Господом. А затем, если как ты говоришь, я поставлен [на одну ступень] с тобой, я не отпущу тебя, но пойду вместе с тобой». И упросив меня остаться на один или два дня, и отдав все свое имущество бедным, он последовал за мной. И проведя со мной здесь три года, ныне он упокоился о Господе, тому четыре дня. Я думаю и о том, что ты появился здесь Божиим промыслом, исполнить обо мне некое смотрение. Пойди, же, посмотри, где погребен авва Сергий, чтобы и меня, когда Бог возьмет [мою] душу, похоронить рядом с ним. Что же касается сегодняшнего дня, то иди с миром, и приходи через три дня. Имею тебе сказать нечто необходимое». Итак, я ушел, и возвратясь через три дня, нашел его умершим. И похоронив его рядом с аввой Сергием, в соответствии с тем, что он предписал, удалился, воздав благодарение Святому Богу за все достославные его чудеса.
Рассказывал старец, один из отцов, что в одном из пригородов Антиохии есть женский монастырь, а в нем до шестидесяти дев. И был он весьма укреплен. Некие же разбойники, числом двенадцать, вместе со своим главарем замыслили ночью неожиданно напасть на них. И сказал главарь каждому из них: «Как мы можем войти внутрь монастыря?» И один из них в ответ сказал: «Я обойду весь монастырь и непременно должен отыскать вход или другое что, благодаря чему мы сможем войти». Говорит ему [главарь]: «Ты ничего не знаешь». Также и других спрашивая, говорил каждому: «Ты ничего не знаешь». Сказали и они ему: «Ты что скажешь?» Он же ответил: «Я возьму месопотамский кукуль и спрячу под ним свои волосы, и одену плащ[451], и подвязав меч к бедру, войду, когда стемнеет, как монах и странник, и скажу привратнице: