Когда же он исполнил свои семь лет, пришел старец и говорит авве: «Дай ему келью вне киновии». Ибо киновии Фиваиды имеют небольшие отшельнические кельи, чтобы когда некоторые состарятся в подвиге, то жили бы в них пять дней в неделю, а в субботу и в воскресенье приходили бы в киновию с братьями. И снова сказал ему старец: «Проведи в отшельнической келье другие семь лет, и приду и поговорю с тобой». Когда же он исполнил и эту заповедь, пришел святой старец, и говорит ему авва Павел: «Что повелишь, дабы я сотворил?» Тогда говорит ему старец: «Я больше тебе не нужен. Ибо Святой Дух, живущий в тебе, всему тебя научит». И поскольку многая честь ему произошла от этого слова, то он бежал и пришел в Скит*. И пришли к нему из киновии, упрашивая его, и увели с собой. Когда же он пришел, и честь ему от братии умножилась, то снова бежал и оттуда. И когда он пребывал в пустыне, случилось мне и другим троим из отцов приходить к нему; среди них был и мой авва, почтеннейший муж. И поистине не имел ни хлеба, ни горшка для еды, ни чего-либо другого для потребностей тела, но ни рукоделия не совершал, ни книги не имел, и не ел в течение пяти дней. А был он велик телом. И сказал он нам, что никогда воды не имел в своей келье. Когда же некие приходили к нему во время зноя и сильно жаждали, не имея воды, он, встав, помолился. И на удивление, сотворил Бог, что забила вода, пока он молился, и испив, освежились и прославили Бога.

8. Рассказывал нам авва Василий пресвитер*, отшельник из Новой Лавры, ставший монахом, что слышал от неких христолюбивых мужей, рассказывавших о таком чуде, что было в стране палестинян, в многолюдном селении, в котором жили христиане и евреи, имевшие много скота. И был такой обычай, переданный от отцов. Каждый день принято было собирать скот к воротам селения, и каждый ставил со своим скотом кто сына, кто отрока, и принимали скот отроки, и он совершал свое кормление в поле до позднего вечера. А после захода солнца собирали его. И однажды посланные по обычаю пасти, собравшись во время трапезы, сказали друг другу дети христиан: «Давайте сотворим и мы здесь службу, которую творят клирики в церкви»*. И один принял звание епископа и назначил одного пресвитером, иного — диаконом, другого — иподиаконом, и возведя одну каменную плиту как бы в чин жертвенника, приносили приношения, от которых совершали и раздачу.

И был с ними сын еврея, и он просил отроков, говоря: «Примите и меня к вам, чтобы и я был как вы». Они же отгоняли его, говоря: «Не можешь войти с нами, будучи иудеем». Он же говорил: «И я буду христианином». Они же говорили ему: «Если станешь христианином, примем тебя». И он согласился, и его приняли, и бывший епископом крестил его, найдя воду в том месте. И произвели все по порядку и принесли хлеб. И когда наступил момент, и они сказали «Един свят…»[287], сошел огонь с неба и уничтожил все предложенное. Они же от страха пали и были как мертвые. И когда настал вечер, скот отправился каждый в свой дом. Когда же наступило утро, родители пошли искать и нашли детей полумертвыми, и взяв каждый свое дитя, принесли в свой дом. И спустя три дня, едва пришли в себя, родители спрашивали у детей, что же это случилось с ними. Те же признавались во всем происшедшем, как написано. Сына же старшего раввина просил его отец, принеся ему хлебы, чтобы он ел. Тот же не соглашался есть, говоря: «Я христианин и не буду есть». Услышав это, сей нечестивый захотел предать его злой смерти. Но предведутций Бог, испытующий сердца и утробы, зная лукавый помысел лжеиерея*, устроил так, что староста того края, которого называли эмиром, набросился на банщика, который в том месте был как бы весьма презираем, и к нему не подходили по причине запахов, и говорит ему: «Вот сколько времени уже смеешься надо всеми, и как ни приду мыться, нахожу баню холодной. Клянусь тебе великим Богом, что если не растопишь, и на следующей неделе окажется холодной, отрублю тебе голову». И тот согласился сделать так для услужения эмиру. Узнав это, отец сына-еврея, возымев диавольское намерение, посылает за банщиком, так как тот был должником, и говорит: «Знай, что ты должен мне десять номисм». Он же отвечает: «Поистине так». Тот говорит ему: «Если сотворишь повеление, которое прикажу тебе, весь этот долг подарю тебе». Он же отвечает: «Если что накажешь мне, сотворю, дабы освободиться от тяжести уплаты». И беззаконный лжеиерей говорит ему: «Я знаю, что имеешь повеление от эмира растопить баню, и поскольку имею некого отрока, прогневившего меня, то хочу, чтобы, когда разгорится печь и должен будешь закрыть ее, ты сказал мне. И того, кого я пошлю к тебе спросить: "Растопил баню?" — хватай и бросай в печь и, закрыв ее, уходи, чтобы хоть так мне избавиться от его злой воли». Услышав это, банщик, в надежде избавления от долга согласился сделать так, как было предписано, и ушел, объятый страхом угрозы от эмира, разжег печь до чрезвычайности, сверх обычного. Тот же, узнав, что должна закрыться печь, послал сына своего сказать: «Растоплена баня?» Тот же сказал: «Адонаи, и перетоплена. Если же не веришь мне, посмотри скорее». И схватив отрока, бросил в огонь и, закрыв печь, ушел.

Эмир же, придя мыться, нашел баню еще более холодной, чем в прежние дни, и, позвав банщика, говорит ему: «Не велел ли я тебе хорошо разжечь печь? Так почему, пренебрегши этим, ты сделал ее еще холоднее?» Тот же клялся, что «втрое дров потратил, желая тебе угодить, и почему так оказалось, не знаю. Если же не веришь моим словам, посмотри печь и убедись по углям, что я не лгу». Тот же, полон гнева, пошел с ним и, открыв дверь печи, нашел сидящего юного отрока. И говорит банщику: «Почему этот отрок здесь находится? И какова причина, что бросили его сюда?» И банщик рассказал все эмиру. Также и то, что когда отрок был несправедливо брошен туда, такой силы пламя в печи угасло. Эмир же, полагая, что он оправдывается и не сообщает правду, говорит ему: «Возьми дрова и при мне разожги банную печь». И после этого эмир расспросил отрока, чей он и по какой причине брошен в печь. И узнав, что за то только, что назвался христианином и не хотел вкушать иудейской еды, пришел в ярость и, чтобы посмеяться над христианством (ибо мерзость грешному — благочестие), взяв отрока, бросил в печь, говоря: «Если в первый раз колдовством и угасил огонь, теперь не избежишь моих рук». Бог же, всегда творящий великие и удивительные дела, Который близ всех призывающих Его воистину, так же, как и до этого, угасил пламя печи и отрока сохранил невредимым. И когда пришел эмир снова мыться, баня оказалась холоднее, чем прежде, так что можно было подумать, что неделю ее не растапливали. Изумленный этим, эмир пошел и открыл банную печь, и нашел отрока сидящим внутри и очень веселым; даже следа огня совершенно не было в печи. Тогда эмир, пораженный странным чудом, пошел бегом и изложил это тому, кто назывался у них советником. Тот же, услышав это, быстро пошел в селение и распорядился снова растопить печь и при нем бросить отрока в печь. И наложив на дверь печать и поставив стражу, пошел мыться, и когда вошел в баню и вместо теплоты бани ощутил сильный холод, тотчас вышел и, открыв зев печи, нашел сидящего юного отрока, и следа огня не было в ней. Тогда расспросил и он отрока, чей он сын, и узнав, что лжеиерея беззаконных иудеев и все, происшедшее в селении — как написано, и что за то, что отрок согласился и остался в исповедании христианства и не потерпел осквернения от нечестивых родительских яств, за это предан своим отцом такому смертоносному наказанию огнем, и что, будучи трижды брошен в печь, не был сожжен огнем, но, напротив, не более обжегся, чем некогда вавилонская печь обожгла триех отроков[288], — тогда призвал отца мальчика и говорит ему: «Какое оправдание принесешь Богу за то, что сотворил диавольское и гнусное дело? Ибо ты думал укрыться от Бога и людей; но Бог, зная злые твои дела и желания, не благоволил тебе, но испытывал грубость твоей души. Ты же, имея такое намерение, чтобы дитя от чресл твоих предать такой злой смерти, чего только не сотворил бы, воспользовавшись удобным случаем? Когда же ты сотворил злейшее это дело и нам уготовил быть участниками этого нечистого предприятия, претерпишь смерть осужденных, чтобы и другой бес, подобный тебе, не содеял того же». И отослав, приказал обезглавить его вне селения в пустынном месте, на съедение зверям. И позвав отроков и точно узнав от них все представление, совершенное ими в поле, послал в монастырь, отпустив продовольствия каждому, как он назвался. Назвавшемуся епископом — как епископу, назвавшемуся пресвитерами или диаконами, или иподиаконами, или чтецами — каждому в отдельности сполна повелел дать им потребное для пропитания.

И сему Бог всяческих и Создатель благоволил произойти в помощь нам, христианам, и поддержку, и чтобы знали ecu языцы, восстающие на ны, от злодейской воли беззаконных иудеев ко Господу нашему и Богу и Сыну Его Единородному до конца диавольскую вражду, и к нам, верующим в Него воистину. Ибо нужно было исполниться Господню проречению, которое Он сказал к неразумным: Аз приидох во имя Отца моего, и не приемлете мене. Аще ин приидет во имя свое, того приемлете…[289] и умрете во гресех ваших лукавых[290].

9. В некой киновии случилось быть святому приобщению*, и вошли диаконы взять свои мафории*, и не нашли одного мафория, и после многих поисков сказали авве. Он же говорит им: «Ищите снова». Когда же не нашелся, авва, взволнованный безобразием этого дела, говорит: «С ворами живем. Но жив Господь, не будет приобщения и не вкусим ничего, пока не найдется вор». И когда с диаконами авва обыскивал кельи братьев, когда они сидели в церкви, укравший его говорит бывшему близ него благоговейному: «Увы мне, что потерплю ныне». Тот говорит ему: «За что?» Он же говорит: «Я украл мафорий, и он в моей келье, внизу, в сосуде*». Тот же говорит ему: «Не скорби, но ступай и положи его в мою келью». И тот пошел и переставил сосуд в келью брата. И когда искавшие авва и диаконы вошли туда, где лежал сосуд брата, и опустив руку, один из диаконов вытащил мафорий и начал кричать: «Вот этот благоговейный оказался вором». И придя в церковь, схватили его и нанесли ему много ударов плетями и, протащив его, бросили его вне киновии. Он же просил, говоря: «Позвольте мне покаяться, и больше не сделаю этого». Они же выкинули его, говоря: «Не можем держать среди нас вора». Тогда вошли сотворить святое приобщение. И когда пришел диакон отдернуть катапетасму*, то она не шла, и они рассматривали, не мешает ли что, но ничего не нашли. Тогда сообразил авва и сказал: «Не оттого ли, что изгнали мы брата, случилось с нами это? Пойдите, приведите его, и мы узнаем». И когда вошел брат, отдернули катапетасму, и началось последование.

Вот что такое положить душу свою за ближнего. Если же не успеем в эту меру, хотя бы не будем ни оговаривать ближнего, ни осуждать его, да не отчуждены будем от блаженства святых, которое предстоит им вкусить.

10. Был некий чужеземец из отцов, и он говорил такую притчу: «В моей стране делают рвы, чтобы ловить львов. И случилось, что в ров попала лисица и, будучи сильно придавлена, не могла выбраться из ловушки. И затем пришел хозяин рва посмотреть, не попало ли что в него, и нашел лисицу. А лисица пошла на хитрость и представилась лежащей как мертвая. Хозяин же рва, спустившись, схватил ее за хвост и выкинул ее наверх. Она же убежала бегом. А спустя несколько дней та же лисица, пришед, увидела другую лисицу, попавшую в тот же ров. И когда увидела ее, прыгавшую то там, то сям и не могущую выйти, и говорит ей: "И я много провела здесь, прыгая, и если бы не умертвила себя, не вышла бы". Так и мы, братья, если хотим…»[291].

11. ...Говорит ему ангел*: «Слушай, и я тебе скажу. Первый принявший нас — муж боголюбивый, и по Богу управляет своим имуществом. Блюдо же то досталось ему от неправедного наследства. Чтобы из-за того блюда не погубить ему награды за другие добродетели, вот я и украл его, и дело его чисто. И другой принявший нас муж добродетелен. Но если бы жил этот меньший, то ему предстояло бы стать орудием сатаны, так что забыты были бы добродетели отца его. Поэтому, пока он нежное дитя, задушил его, чтобы хотя бы так он спасся, и дело его не было бы запятнано перед Богом». Говорит старец: «А здесь что?» Говорит ангел: «Хозяин этого двора — худой человек и многим ищет сотворить зло. Но беден, и оттого не может. Дед же его, построивший дом, под постройкой положил деньги. Чтобы не сотворил зла, когда обвалится здание, и он найдет деньги, которые там положены, вот я и починил [свод], и взял лежащее в основании. Ступай же в свою келью. Как сказал Дух Святой: судьбы Господни бездна многа[292]». Сказав ему это, ангел Божий стал невидим. Тогда, придя в себя, старец возвратился в свою келью, славя Бога.

12. В великой Антиохии Сирийской есть различные служения*. В одном из них предстоял муж христолюбивый. И был у него обычай каждому нуждающемуся подавать то, что ему было потребно. И покупал то, что было необходимо. В том числе имел и привозимую из Египта льняную ткань, и нуждающимся давал одежду из нее, по гласу Господа, сказавшему: наг бех, и одеясте мя[293]. И как говорят, когда происходила раздача одежды, пришел некий брат и взял платье не один раз, но дважды и трижды. Тот же христолюбивый муж, узнав его, пришедшего во второй и в третий раз, рассудил сказать ему об этом. И когда пришел в четвертый раз, движимый тем, что будто бы ведет речь от имени других нищих, говорит ему: «Вот и в третий, и в четвертый раз получил, и ничего от меня не услышал. Неужели и впредь будешь это делать, когда и другие, так же страждущие, нуждаются в благодеянии». И когда ушел пристыженный нищий, на следующую ночь видит его предстоятель служения стоящим на так называемом херувимском месте*. А место это очень почитаемое; в этом месте, говорят знающие, стоит страшный образ, имеющий рельефное изображение Спасителя нашего Иисуса Христа. И когда стоял там, погруженный в раздумье, видел Спасителя, сошедшего к нему с иконы и всячески его укорявшего за четыре платья, которые взял нищий. Поскольку же он снова также молчал, то, подняв хитон, в который был одет, показал под ним количество одежд и сказал: «Вот одно, вот второе, вот третье, вот четвертое, не печалься. Но верь, поскольку ты подал это нищему, то Мне это стало одеждой». И узнав платья, тот падает к ногам Его, говоря: «Прости мне мое малодушие, Господи, ибо я рассуждал об этом как человек». И восстав ото сна, возблагодарил Бога, показавшего ему такое удостоверение, и отселе в простоте и радости подавал просящим. И все слышавшие прославили Бога.

13. Святой авва Феодор Аданевс рассказывал нам, говоря, что когда жил он в окрестностях Святого града в киновии Пентукла, близ святого Иордана, пришел некто из азиатских пределов, желая отречься от мира. И будучи принят игуменом и пробыв некоторое время, наставленный в отношении устройства киновии, имея золото, принес его и отдал авве, говоря: «Поскольку ты наставил меня, отче, в устройстве этого места, я хочу, чтобы, если Бог благоволит, ты и постриг меня, и дал мне святую схиму, и я остался бы с вами здесь. Но возьми это благословение и распорядись им, как повелишь», — и показывает ему золото. Игумен же, будучи мужем добродетельным, не погнался за тем, чтобы взять золото, но говорит ему: «В этом, чадо, мы здесь не нуждаемся. Ибо знаешь, что мы не расточительны в потребностях, но как придется довольствуемся простыми некими средствами, живя в пустынном месте. Но, согласно заповеди Господней, иди и даждъ это своим братьям нищим, и, согласно Его заповеди, имети имаши сокровище на небесех[294]». Брат же настаивал, убеждая его и говоря: «Я положил, отче, что где я отрекусь, там отдам это». Старец же говорит ему: «Я, чадо, если возьму это, отдам это нищим. Ибо не научен скрывать себе сокровищ на земли[295]». Тот же продолжал говорить: «Возьми это, отче, и как повелишь: хочешь нищим, хочешь другим, распорядись им, как знаешь». И поскольку не убедил его авва, то взял у него золото. И спустя немного времени постриг его; и спустя еще некоторое время тот получил и святую монашескую схиму.

И по смотрению Божию авва не израсходовал деньги, но выжидал, желая видеть преуспеяние брата. И по уловке вражией никто не знал при этом, даже сам брат, что сохранено золото. И вначале, имея горячность отречения, исполнял все обеты. И порученное ему служение совершал быстро и легко; когда же прошло некоторое время, начал расслаблять его враг, и уже не выказывал такой ревности, но слегка и роптал, говоря: «Я достаточно золота дал киновии, и поэтому не ем даром хлеб». Слыша это, некие из братьев соблазнились, особенно те, которые были по состоянию из простых. И узнав это, авва киновии, позвав брата, говорит ему: «Не ты ли меня принудил, брате, принять от тебя золото? Не для раздачи ли нищим ты дал это? [Не ты ли уговорил меня,] чтобы теперь, ропща, соблазнять братьев? Не так ли, чадо? Ибо написано: "Смотрите, не соблазните единаго от малых сих[296]"». Но хотя и такие увещания, и большие приводил авва брату, тот не избавился от диавольского действия вложенного ему помысла лукавого обычая. И когда увидел авва непреложность его пути, ведущего на худшее, в один из дней говорит ему: «Пойдем, брате, спустимся на Иордан». И пошли они только вдвоем, и когда вступили на берег святого Иордана, начал авва увещевать брата, и вытащил запечатанное золото, которое дал ему брат, и говорит ему: «Узнаешь это?» Тот же отвечает: «Да, господин». «И положенную печать?» «Это она, отче». Тогда говорит ему авва: «Возьми, чадо, золото, и, хочешь, как тебе было наказано, отдать его нищим — отдай, хочешь же взять его — возьми, к своему осуждению. Ибо из-за этих монет не буду нарушать устава киновии и соблазнять братьев, и прогневлять Бога. Ибо вне служения невозможно пребывать с нами, как делают и другие братья, и я делал в юности моей, и по сей день творю по силе». Брат же, увидев золото и услышав это от аввы, кидается к ногам его, говоря: «Прости меня, я уже дал его Богу и не возьму его». Старец же говорит: «В этом, чадо, Бог не нуждается. Ибо Его суть все творения. Нуждается же в спасении нашей души. И невозможно больше мне держать это». Тот же продолжал припадать к нему, говоря: «Не встану от ног твоих, если не дашь мне слово, что ты не обижаешься и не принуждаешь меня взять монеты». И когда увидел старец настойчивость его просьбы, говорит ему: «Встань, чадо, верь. И тебя не принуждаю более взять это, и я не буду владеть им». Когда же встал брат, развязал авва пояс и говорит ему: «Вот, чадо, монеты». Тот же говорит: «Как ты наказал мне, отче, более не меняй мне слова о них[297]». Старец же, усмехнувшись, говорит: «Нет, чадо», — и сказав это, на глазах его бросает монеты в реку и говорит брату: «Все это презирать научены мы, чадо, от Господа. Ступай же в киновию и поревнуй со своими братьями всякое порученное служение совершать непостыдно, ради Христа, помня самого Господа, сказавшего: Не прииде Сын Человеч, да послужат ему, но да послужит и даст душу свою избавление за многи[298]». И брат, видя боголюбивое произволение аввы и умилившись, в страхе Божием возвратился с ним в киновию и творил пред всеми великое смирение и послушание, и милостью Божией скончался в том же монастыре, став сосудом избранным.

14. Когда, оставив Божии заповеди*, мы вольно предали себя греху, тогда и Бог в наказание за грехи наши поставил у стен стерегущих нас вооруженных варваров. Своими делами мы показали себя недостойными великих даров. Праведным судом Божиим мы оказались изгнаны из Святых Мест, когда град Иерусалим и вся окрестность оказались под властью персов. Тогда произошло в Иерусалиме дело, достойное быть описанным, о котором узнав не от одного, но от различных лиц, [решили] записать на пользу и в память любящим девство и чистоту…

…и сотворив убийство многих тысяч и десятков тысяч, наконец вошли во святое Христа Бога нашего Воскресение и в прочие священные места. Ибо туда многие бежали, и особенно в почитаемый Храм Святого Воскресения. И находя их, нещадно закалывали, отбирая красивых юных отроков и непорочных дев.

Тем временем, захватив многих, когда утихло великое убийство, персы наконец в безопасности пировали друг с другом по домам. И замышляя дело беззакония на честных девственниц, влекли их на погибель. Вот тогда-то одна некая агница Христова и воистину обрученная Ему дева, видя происходящую погибель рабам Божиим и претерпевая то же, что Давид, сказавший: видехъ неразумевающая и истаях[299], истаяла от голода[300]. Ибо пятнадцать дней не принимала ни воды, ни пищи, и хотя многие ее к этому склоняли, не соглашалась. И пребывая непрестанно в слезах и воздыханиях, расточала остаток телесных сил. А была она красива, более всех жен, что были с нею. Поэтому и захвативший ее был знатным среди персов. Он склонял ее к разврату через других дев. Ей же и самый звук был отвратителен. Ибо истинно сказано Господом, что мнози бо суть звании, мало же избранных[301]. Ибо хотя и были девами, но в большинстве не хранили этот обет крепко. Поэтому бесстрашно предавшись ястию и питию, затем претерпели и позор растления, и ее склоняли. Она же, со слезами стеная, укоряла их. Узнав об этом, захвативший ее был взбешен, но покуда щадил ее ради красоты тела. И однажды вечером, пируя с другими персами, и с некими ложноименными девами, подвигнутый диаволом на страсть к ней, повелел ей и сидеть с ним за трапезой. Поскольку же она не хотела, слуги его привели ее силой. И сев, ничего не принимала от них. Когда же завершилась трапеза, разгоряченный большим количеством вина и тягой к разврату, оставив всех, склонял ее лечь с ним. А поскольку она не соглашалась, придя в ярость, нанес ей столько ударов, что…*