Трофименко вовсе не испытывал жгучего желания разбираться с задержанным, но выхода ему, похоже, не оставили.

– За что его задержали? – спросил он сержанта.

– Не поделил с собратьями мусорный контейнер у Макдоналдса. Это ведь я заметил, что на нем ботиночки крутые, но только через несколько часов прочитал, что вы ищете какую-то похожую обувь. Не уверен, что это именно те ботинки, но уж больно похожи – по фотографии!

– Спасибо тебе, сержант, – сдержанно улыбнулся Павел, подумав о том, что Карпухин непременно похлопал бы парня по плечу и горячо поблагодарил за службу (он никогда не стеснялся выражать свои чувства, как хваля подчиненных, так и выражая им свое неодобрение). Павел же старался скрывать эмоции: его молодость и внешность, напоминавшая о румяном белобрысом старшекласснике, чаще вызывали у людей улыбку, нежели чувство уважения, как в случае с майором. Но сержант и не пытался оспаривать его авторитет, а, напротив, старался услужить.

Бомж, которого записали как Петра Евсеенко, сидел на длинной обшарпанной скамейке, вытянув ноги – без носков, зато в отличных штиблетах, тех самых, которые так подробно описали им с Артемом родители Щукина.

– Я ничего не делал! – заявил гражданин Евсеенко, едва лишь Павел переступил порог «обезьянника». – Меня ни за что задержали, и я требую адвоката!

– Может, тебе еще поляну накрыть и цыган вызвать? – добродушно поинтересовался сержант.

– Злой ты человек, Олег Петрович, – качая косматой головой, пробубнил задержанный, и Павел заключил из этого, что Евсеенко – частый гость в этом участке. – Прям зверь!

– Ладно, – усмехнулся «зверь». – Вы тут побеседуйте, а я пойду перекушу.

Трофименко с интересом разглядывал бомжа, который, в свою очередь, тоже буравил его взглядом маленьких водянистых глазок неопределенного цвета.

– Итак, Петр… – начал он.

– Владленович, – уточнил задержанный.

– Итак, Петр Владленович, – с готовностью подхватил Павел, – вас задержали за пьяную драку?

Собеседник ответил не сразу, словно бы взвешивая, стоит ли молодой следователь того, чтобы вести с ним беседу? Трофименко терпеливо ждал. За время работы с майором Карпухиным он нахватался от начальника определенных приемов и часто имел возможность убедиться в том, что Карпухин – далеко не типичный представитель своей профессии. Несмотря на его простоватую внешность, Артем Иванович, в отличие от большинства его коллег, предпочитал вежливость в общении с подозреваемыми. Еще в первые дни, когда Павел с удивлением отметил эту его особенность, Карпухин пояснил:

– Понимаешь, стажер, никто ведь еще не придумал ничего лучше правил, прописанных в Библии, в частности – «обращайся с другими так, как хотел бы, чтобы обращались с тобой». Знаком тебе такой постулат? Так вот, самый отъявленный негодяй и убийца в душе желает уважения к собственной личности. Подавляя его, играя мускулами, когда наручники уже надеты на его руки, ты вызываешь в нем лишь ненависть. Ненависть – это совсем не то, что тебе нужно, ежели ты хочешь заставить его общаться с тобой на равных, а ведь, только общаясь таким образом, вы имеете право ожидать друг от друга откровенности. Не думай, что ваше положение типа «начальник – подчиненный» сохранится навсегда. Все в жизни меняется, и когда-нибудь этот человек может оказаться на том месте, на котором сейчас, надувая щеки и куражась, стоишь ты. Будь вежлив и предупредителен, и любой отморозок, почувствовав это, не перевоспитается, конечно, но захочет не ударить в грязь лицом в твоем присутствии!..

– Ну почему сразу – пьяную? – передернул плечами Евсеенко. – Просто не надо лезть, куда не приглашают!

– Вы о чем?

Павел усиленно делал вид, что его страшно интересуют обстоятельства задержания бомжа, хотя единственным, что по-настоящему занимало его мысли, были красивые ботинки Евсеенко, надетые на босу ногу.

– Те ребята притащились из другого района, – пояснил бомж, удивленный и даже, пожалуй, польщенный интересом Трофименко.

По правде сказать, он испугался, когда дежурный притащил сюда этого нового парня. По крайней мере, Олега он знал – не первый день замужем, как говорится, и он был не самым страшным человеком в этой структуре, от которой Евсеенко уже не раз пришлось серьезно пострадать. Его частенько били – правда, ни разу не избивали до полусмерти, как некоторых его товарищей. Бывало, и деньги отнимали, и вещи, добытые с таким трудом, но Олег обычно этого не делал, и хотя бы за это Евсеенко испытывал к нему нечто похожее на чувство благодарности. Такое чувство испытывает пес, которого хозяин бьет, однако не слишком жестоко. Появление же нового лица, более важного, насколько мог заключить бомж, в его камере, говорило о том, что речь идет о куда более серьезных делах, и он никак не мог взять в толк – что это за дела такие? Вернее, мысли на этот счет у него имелись, но Евсеенко искренне надеялся, что он ошибается. К счастью, молодой следователь не стал его лупить и даже начал задавать обычные вопросы, что заставило его наконец расслабиться и поверить в то, что самого страшного ему удалось избежать.