— Если плохо видно, подкрутите ободок, как в бинокле… — посоветовал Тима. — Ну, кто что видит?

— Я вижу канал, — сказал Виктор.

— А я — телевизионную башню, — сказал Ван.

— А я — поле с цветами, — сказала Катя. — Наверное, то самое, которое отделяет «домик» от парка.

Среди пышно разросшейся травы мелькали две детские фигурки в ярких платьицах. Это были девочки лет пяти. Одна — белобрысая, с короткими, туго заплетенными косичками, смешно торчащими в разные стороны. Другая — темненькая, с гладкими, коротко остриженными в кружок волосами, с челкой.

Девочки то бежали вприпрыжку, то останавливались, чтобы сорвать цветок. В кулачке у каждой был зажат букетик.

Вот они одновременно схватились за один и тот же цветок. Он им, видно, так понравился, что каждая хотела украсить им свой букет. В Катином окуляре мелькали их сердитые личики, они что-то кричали друг другу. «Совсем как Тима и Виктор», — подумала Катя. Но вот белобрысые косички пересилили, отняли цветок.

Катя опустила уменьшитель. Ее внезапно охватило острое желание оказаться там, с девочками; на нее напал страх, как тогда, в лаборатории перед черной блестящей плитой…

— A-а, Машенька и Дашенька… — услышала она голос Тимы. — Ты их помнишь, Ван?

— Еще бы! Можно подумать, что мы год, как ушли из Джохора.

— Тима, я хочу домой! — вдруг тихо сказала Катя. В ее голосе слышались слезы.

Все опустили уменьшители и повернулись к Кате.

— Что ты, Катя? — спросил Тима.

— Не знаю. Мне стало страшно. Я подумала, что мы на всю жизнь останемся такими…

— Перестань, что за ерунда! — сердито сказал Тима. — Можно подумать, что ты какая-нибудь доисторическая слабонервная барышня!

Виктор поднял брови.

— Доисторические «барышни» не были слабонервны, — заметил он небрежно.

— Ну, дореволюционная, подумаешь! Какая разница!

— Значительная.

— Обрадовался! Зацепил!