– Ты не захочешь этого видеть.

Основываясь на том немногом, что мне довелось до сих пор увидеть, вероятно, он был прав, но я смерила его непоколебимым взглядом. Слегка улыбнувшись, он смягчился, покачал головой, размышляя о чем-то своем, и принялся снимать футболку. Поморщился и прошипел проклятие.

– Позволь мне помочь. – Я подошла и встала перед ним. – Подними руки. – Он повиновался, и я осторожно потянула футболку вверх, стараясь, чтобы ткань не коснулась спины. На мгновение футболка скрыла его лицо, а затем полетела на пол, взъерошив темные кудри на лбу. Наши взгляды встретились, наши губы находились в нескольких дюймах друг от друга, его обнаженная грудь касалась моей.

Меня охватил жар, о котором я годами читала в любовных романах и о котором мечтала, но никогда не испытывала. Особенно с Джеффом Хастингсом в колледже. Наша неловкая возня стоила разве что огонька от свечки по сравнению с пламенной, инстинктивной реакцией моего тела на Кассиэля. В его личном пространстве, так близко к обнаженной и покрытой шрамами коже… Внутри меня стремительно разгоралась огненная буря, от которой перехватывало дыхание. Подобно женщине из сна, я дрожала от предвкушения, жаждала почувствовать освобождение от болезненного желания, копившегося годами…

Мгновение мы дышали одним воздухом на двоих, а затем я отступила назад. Но не могла перестать пялиться. Мой взгляд впился в кирпичную стену мышц пресса, округлую выпуклость его плеч, сужавшихся к четко очерченным и испещренным венами предплечьям.

Я положила руки на эти плечи, якобы чтобы развернуть его – жалкий повод к нему прикоснуться, – и в горле застрял крик. Желание тут же сменилось ужасом. На спине Кассиэля была выжжена пентаграмма размером с тарелку, разделенная пополам странными линиями и петлями. Кожа была красной и разодранной, края раны обуглились.

– Боже мой. Что это?

– Метка Астарота. Напоминание о том, кому я принадлежу.

Я с трудом сглотнула и сморгнула слезы.

– Тебе нужно лекарство. Для этого и для руки. Человеческое тело можно поранить. И твое ранено. Поэтому ты обязан о нем позаботиться.

– Если ты настаиваешь, Люси Деннингс.

Он казался побежденным, но, возможно, все дело в боли. Я поспешила в ванную и вернулась с тюбиком заживляющей и обезболивающей мази. Сама села на диван, а Кассиэль переместился на пол, спиной ко мне. Насколько могла осторожно, я покрыла странные линии прозрачным антибиотиком. Он даже не вздрогнул ни разу, хотя время от времени на его спине бугрились мышцы. Воплощение утонченных линий и скульптурной мужественности.

«И это мне очень знакомо».

Я нанесла лекарство на кожу, и прикосновение к нему вновь разожгло похоть, пламя которой теплилось глубоко внутри меня. Пальцы так и чесались очертить его шрамы. Я жаждала поцеловать их, заново познакомиться с его линиями и чертами, потому что ощущение нашей близости – гораздо более интимной – ярко и живо пробуждалось в подсознании. В сгустившемся воздухе между нами витал сон о воссоединении женщины со своим воином. Словно тайна, ожидающая, когда ее раскроют. Или пресловутая дверь в Нарнию, приглашающая войти в нее…

«У тебя кишка тонка, глупышка Люси. Так что читай свои книжки».

Я вынырнула из своих мыслей, прерванных инсинуациями Дебер, и закончила обрабатывать спину Кассиэля.

– Тебе действительно следует поехать в больницу, но я полагаю, что об этом не может быть и речи. – Я взяла его за руку, чтобы обработать порезы. – Зачем он так поступает с тобой?

– Чтобы питаться болью от ран этого человеческого тела, – ответил Кассиэль. – Чтобы напомнить мне, что я уязвим в своем человеческом обличье.

– Он может… убить тебя? То есть… сделать что-то хуже, чем отправить на Другую Сторону?

Кас не ответил, и гора недосказанностей между нами стала еще выше и более шаткой. Я отложила лекарство на стол.