– Застенчивость больше похожа на страх. Или самоедство. Это исходит от… – Демонов. – Полагаю, негативного внутреннего разговора. Я смирилась с тем, что интроверт, но застенчивость сделала меня одинокой.
Я ковырялась в своем салате, и внезапно перед глазами пронеслись годы моего одиночества. Так ярко, что я снова прочувствовала каждую секунду.
– Иногда одиночество ощущается слишком сильно, а тишина становится такой оглушительной, что я принимаюсь до одури, до головной боли читать любовные романы, пока, не знаю, не погружаюсь в себя. Это как раскопки. Я будто ищу воспоминания, которых у меня нет, но уверена, что во мне скрывается нечто большее. Должно скрываться. Но отыскать никак не получается. Что бы это ни было, оно всегда вне досягаемости. Я бросаю камень в колодец своего сердца и продолжаю прислушиваться, не ударится ли он о что-нибудь стоящее. Но этого не происходит.
Я вынырнула из своих мыслей и увидела, что Яна наблюдает за мной с отвисшей челюстью.
– О боже, прости! – воскликнула я, мои щеки пылали. – Не знаю, что на меня нашло. – Я просто… взяла и вывалила все на тебя.
– Все в порядке, – ответила она. – Действительно в порядке. Это настоящий разговор, Люси, а не пустая болтовня, которую я ненавижу. Для меня даже своего рода честь, что ты мне доверилась. У меня такое впечатление, что тебе нужно было выговориться.
Я кивнула. Она была права: неделю назад я бы сбежала прочь из-за того, что так разоткровенничалась.
– Спасибо, что не махнула на меня рукой.
– Никогда. – Яна ласково улыбнулась. – Могу я задать тебе вопрос? Ты сказала, что раньше ходила на вечеринки. Когда все изменилось? Я знаю, что твой отец умер, и очень тебе сочувствую, Люси. Не уверена, что когда-нибудь говорила тебе это.
– Говорила. – Я улыбнулась в ответ. – Но нет, это случилось раньше. Это было…
Я порылась в своей памяти, пытаясь найти момент или событие, которые могли бы заставить меня спрятаться, как черепаха в панцире. Это произошло до смерти папы. Гораздо раньше, за многие годы до этого. Даже столетия…
– Постепенно, – ответила я. – Плохие голоса в голове стали громче, а я почему-то все больше уставала.
– Уставала от чего?
Эта мысль всплыла из самого потаенного уголка разума, как вспышка, озарившая мою внутреннюю пустоту. А за ней следующая вспышка – сон о женщине и воине, убеждавший, что все это лишь отголоски воспоминаний Кассиэля.
– Причина, по которой я спрашиваю… – Яна нахмурилась. – Ты в порядке?
– Ох, эм… да.
– Выглядишь немного бледной.
– Все нормально. Правда. – Я отпила глоток воды. – О чем ты говорила?
– Ну хорошо. Что ж, может прозвучать крайне снисходительно, поэтому не стесняйся предложить мне прыгнуть с Бруклинского моста, но я чувствую к тебе что-то вроде материнского чувства. – Яна засмеялась несколько смущенно. – Уверена на сто процентов, что всему виной всплеск гормонов после родов, но когда ты сообщила, что в понедельник выступишь с презентацией, меня распирало от гордости. И я очень, очень сильно хочу посмотреть на твою идею, потому что, держу пари, она будет потрясающей.