И теперь Шарлотта задумалась: не лучше ли будет как-нибудь понезаметнее избавиться от Элизы? Нет, пожалуй, не сейчас. Для маркизы еще могло найтись применение.
Команда Шарлотты превосходно справилась с расхлебыванием скандала вокруг происшествия в Ка"Реццонико. Благодаря умело подброшенным свидетельствам никто даже не сомневался в том, что на акции «Спасем Венецию!» боевики «Аль-Каиды» отравили шампанское в фонтане, кинув туда стрихнин, что и привело к смерти семерых гостей и одного пьяницы-официанта. Вот вам очередная симпатичная черта оперативной работы в Италии – теория заговора здесь принята на национальном уровне. Таким образом, когда раскрылось, что подкупленные местные чиновники слили информацию из закрытого чата арабских боевиков, этому абсолютно никто не удивился. Тем не менее недельку-другую в интернете гуляли совершенно дикие обвинения, а в печати фигурировали скандальные заголовки, гласившие: «Масштабная дезинформация со стороны правительства США» и «Убийство по заказу ЦРУ». Помимо прочего, журналисты утверждали, что к венецианской трагедии причастны Иран, Израиль, Россия, китайцы, итальянская мафия, немцы, коммунисты и марсиане вместе взятые.
Как же все примитивно, вздохнула Шарлотта. Особенно учитывая, с каким восторгом «Аль-Каида» согласилась взять на себя ответственность за уход со сцены крупнейшего спонсора кампании американского президента и остальных неверных. Сенатору Йейтс не очень-то и хотелось дарить террористам возможность пропиариться, но у нее не было выбора. «Аль-Каида» оказалась единственной организацией, которая могла гордиться массовым уничтожением невинных людей.
Вопрос с Венецией был улажен, и теперь возникла необходимость разобраться с новостями из Праги. Но ученые копошились и медлили! Неудивительно, что американские университеты пребывали в плачевном состоянии – мало того, что это рассадники либерализма, так в них еще полно людей, не способных добиться выполнения простейших задач. Распаковать, описать, разместить, внести в ведомость, хранить – это же элементарная библиотечная работа, господи боже! Нацисты за несколько месяцев дотошно описали все сокровища Лобковицев! Коммунисты провозились подольше и работали не столь тщательно, но, по крайней мере, остались довольны результатом.
Что за дурацкая идея эта реституция, думала Шарлотта. Только драматургу Гавелу могла прийти в голову такая чушь. Не то чтобы Шарлотта не любила театр, но интеллектуалам явно нечего делать в правительстве. У них, если честно, кишка тонка. Неужто никто больше не читает «Гамлета»? Там все сказано черным по белому: «нет ничего ни хорошего, ни плохого, это размышление делает все таковым»[41]. Слишком много размышлений – вот что стало причиной падения американских президентов. Но у нее никогда не будет фиаско.
Хотя недавно на горизонте возникли новые проблемы.
Судя по последнему отчету Майлза, девчонка Уэстон наткнулась на записку от Фридриха Готтлиба, в которой тот кипятился по поводу пропавших из Нела вещей. Готтлиб! Она совсем о нем забыла. Отвратительный старый троглодит. Однако в послании упоминались ее портсигар и ацтекский амулет. Майлз вызывал у Шарлотты все большее подозрение, он был… словом, типичным ученым. Из-за писем он мог поднять несусветную бучу. Майлз был ее дворцовым наблюдателем, но сейчас Шарлотта нуждалась в ком-то, кто сможет присматривать за ним самим. Возможно, она поручит важное задание маркизе Элизе. Шарлотта признала, что та искупила свою вину, позаботившись об этом русском шпионе.
Русский шпион, разве не потрясающе? Шныряющий во дворце, обыскивающий машины на въезде и выезде, меняющий личины, прослушивающий телефонные линии, прямо как в старые добрые времена. А русские вообще обнаглели – с какой стати они решили, что могут подсаживать своего человека под самым носом Шарлотты! Или они хотят ее подразнить?
У Шарлотты не было аппетита, когда официант донес до ее столика на террасе тарелку с risotto alla seppia[42] и с эффектным хлопком развернул перед сенатором белую льняную салфетку. Глядя, как он наливает в бокал просекко, Шарлотта позволила себе горькую усмешку.
«В знак почтения к погибшим сенатор от штата Вирджиния употребляла в пищу блюда только черного цвета, – сообщала на следующий день „La Repubblica“. – Она с большим достоинством выполнила свою печальную обязанность по сопровождению тела покойного американского магната обратно в Соединенные Штаты на борту вице-президентского самолета. На сенаторе были черный костюм от Валентино и прелестная шляпка в тон».
Глава 18
– Один из экземпляров «Ars moriendi»[43], – произнес Майлз, беря в руки книгу в кожаном переплете, которую Сара нашла в коробке в Нелагозевесе. – В пятнадцатом веке, после того как чума выкосила половину населения и почти всех священников, церковь позволила писателям из мирян выпускать книги с гравюрами, дабы распространить весть о том, как следует умирать доброму христианину.
Он положил томик и повернулся к компьютеру. Сара принялась осматривать кабинет Майлза.
Накануне Макс не пришел к Пороховой башне, как они условились. После некоторого колебания Сара попробовала позвонить ему на мобильник, но услышала предложение оставить голосовое сообщение. Сара пересекла Староместскую площадь и поплелась по Карлову мосту, чувствуя, как ее охватывают ужас и паранойя, что было странно, учитывая веселую разношерстную толпу туристов из разных стран. Гуляки фотографировали друг дружку на фоне статуй и затаривались дешевыми акварелями с видами Праги, марионетками и магнитиками на холодильник с надписями «Czech it Out!»[44].
Сара решила расспросить Майлза о книге, чтобы под невинным предлогом выяснить, не видел ли тот Макса.
– Кстати, а нельзя ли мне ее взять на какое-то время? Мне очень понравились рисунки, – солгала она. – И Макса они тоже заинтересовали. Вы его не видели?
– Не видел со вчерашнего утра, когда вы вдвоем вернулись из Нела, – ответил Майлз, уставившись на нее. Сара постаралась придать лицу безразличное выражение. – Книгу следует отправить в коллекцию инкунабул.
– Я ее верну, – пообещала Сара. – Мне так хочется узнать, что значит умереть как добрый христианин.
Майлз рассмеялся.
– Собственно, ваша находка не является инкунабулой, – добавил он. – Вы обнаружили копию восемнадцатого века, которая находится в плачевном состоянии. Никакой особой ценности она, в принципе, не представляет. Но, пожалуйста, обращайтесь с ней аккуратно.