– Ты послал Майлзу на почту письмо от ее имени – что она устала и хочет на несколько дней уехать из города?
Сара кивнула.
– Не беспокойся, – продолжала маркиза. – Об остальном я позабочусь сама. Завтра Макс получит от нее сообщение о том, что она боится и решила вернуться домой. Ее матери скажут, что она погибла в аварии по дороге в аэропорт.
Сара пожала плечами, дескать, ничего теперь не поделаешь, мы бессильны против судьбы.
– Ottimo[65], – произнесла маркиза. – По возвращении в Кембридж тебя будет ждать маленький подарок. Прелестная безделушка, чтобы вознаградить твои старания и напомнить тебе о нашем особом взаимопонимании… О, да у тебя
Когда маркиза затерялась в толпе, Сара выскользнула в коридор и побежала к своей подвальной комнатушке. Скинув костюм Бернарда, она вытащила мобильник со включенным диктофоном из-под платьица Пражского Младенца. Сара прослушала запись их разговора: звук приглушенный, но слышно каждое слово.
– Спасибо, Иисус, – прошептала она восковой куколке.
Сара снова поднялась по лестнице и вернулась обратно. Маркиза Элиза стояла рядышком с Максом в углу Балконного зала. Макс выглядел измочаленным.
– Как Венеция? – громко спросила Сара, помахивая зажатым в руке мобильником. – Прошу прощения, я припозднилась. Навещала Берни – бедняга, он похож на отбивную! Отличная вечеринка, верно? «О музыка, ты пища для любви! Играйте ж!»[68]
Маркиза выронила бокал с шампанским. К сожалению, драматической сцены не получилось – бокал был пластиковым.
– Венеция меня разочаровала, – ответил Макс. – Канова оказался копией. Зато я откопал там кое-что забавное.
Он поднес к лицу длинноносую маску Пульчинелло, и Сара рассмеялась, краешком глаза наблюдая за маркизой – та изумленно таращилась на нее во все глаза. Затем Элиза переключилась на зал в поисках Бернарда, или скорее Марии Манрике де Лара, без сомнения, готовясь задать ему хорошую взбучку.
– Господи, что это такое? – спросил вдруг Макс.
В зале гремел ремикс на хор «Аллилуйя». Первый слог был закольцован на повторяющемся «А-ха-ха-ха-ха-ха-ха…», которое трелью отдавалось в голове Сары, когда маркиза широкими шагами покинула зал.
– Макс, – прошептала Сара, хватая его за руку. – Я должна с тобой поговорить.
Глава 43
«Подлинные страхи слабей, чем ужасы воображенья»[69].
По какой-то причине Шарлотта Йейтс не могла распрощаться с «Макбетом». Порой, когда она позволяла себе минуту слабости, сенаторша жалела, что у нее нет человека, с которым можно было бы переброситься цитатами из Эйвонского Барда. Или хотя бы похвастаться уникальными способностями к запоминанию, приобретенными в результате изучения древнегреческой мнемонической системы в годы одинокой юности. Однако она опасалась демонстрировать истинные возможности своей памяти. Нужно, чтобы за тобой всегда оставалось право ответить на заданный вопрос: «Я не помню» – а в это едва ли кто-либо поверит, если люди будут знать, что ты способна процитировать наизусть половину Первого фолио.
Сенатор оглядела свой кабинет. Шарлотта не стала вносить в оформление никаких изменений после того, как вселилась сюда. Не то чтобы у нее не было своих представлений о дизайне интерьеров – но вряд ли стоило тратить время и деньги на съемное помещение. Кроме того, кабинет ничем другим и не являлся. Обычное пристанище на несколько лет. Когда она окажется в Овальном кабинете, у нее будет возможность по-настоящему выразить свой вкус.
Жуткий бюст Черчилля в любом случае отправится обратно в Смитсоновский институт или в другое учреждение. Интересно, сделал ли кто-нибудь более-менее приличное изображение Маргарет Тэтчер?