Глава 38

Сара с опаской приблизилась к скелету. Кем бы это тело ни являлось при жизни, теперь оно полностью разложилось. Кости не имели ничего общего с тем непорочно-белым цветом, который можно увидеть в школьных кабинетах анатомии и докторских приемных, – о нет, они были серые, испещренные темными точками. Шея скелета торчала под неправильным углом. На позвонках виднелись обрывки материи, еще несколько витков лежали на полу вокруг туфелек, на конце был завязан неуклюжий узел. Сара подняла взгляд наверх: на потолке крест-накрест пересекались деревянные балки.

Сара попятилась, пытаясь мысленно воссоздать события прошлого. Какая-то женщина оказалась заперта в библиотеке не раньше тысяча девятьсот восемьдесят второго года. Возможно, ее замуровали случайно. Как долго она пыталась выжить, прежде чем решила покончить с собой? Очевидно, она разодрала собственную одежду и сделала из нее удавку.

Сара содрогнулась. Теперь бедняжке ничем не поможешь. Дрожа от холода, но так и не надев футболку. Сара принялась за работу. Как же ей открыть дверцу люка? Спустя полчаса ее руки были покрыты синяками и ссадинами, а дверца не сдвинулась с места ни на сантиметр.

Она принялась ползать на четвереньках по полу библиотеки, ощупывая его пальцами, ища щелку, болтающуюся доску, все что угодно.

Бесполезно.

Сара знала, что за одной из четырех стен находится ее собственная спальня, но после блужданий по петляющим подземным проходам ее обычно безупречное ориентирование на местности оказалось полностью сбито с толку. Которая из стен? Все они доверху заставлены книжными полками. А если бы здесь имелся другой выход, женщина, которая оказалась заточенной здесь прежде…

Сара покосилась на жалкую кучку костей в углу.

Сейчас наступил момент, чтобы окончательно расклеиться. Никто не станет ее винить, если она впадет в панику, будет вопить или плакать…

Сара поежилась. Ее бил озноб. Подойдя к столу, она взяла наброшенный на спинку кресла плащ и закуталась в него, ощущая кожей прикосновение мягкой материи. Ноздри ее чуткого носа расширились: от ткани исходил запах, но отнюдь не смерти и разложения. Густой, непривычный, почти чувственный… Смолистый… Пряный… Она не смогла определить, что это такое.

Ее веки отяжелели, библиотека то выплывала из фокуса, то вновь обретала резкость… Она засыпает? Сара читала о том, что ситуации крайнего напряжения иногда вызывают сонливость – таким образом тело просто пытается расслабиться.

…Кажется, до нее доносится музыка? Настоящая или воображаемая? Сара начала вполголоса подпевать.

Вариации на тему Диабелли.

В тысяча восемьсот девятнадцатом году издатель по имени Антон Диабелли сочинил тридцатидвухтактный вальс до мажор для фортепиано, после чего предложил пятидесяти венским композиторам написать по вариации. Людвига тогда втянули в кровопролитное судебное сражение с презираемой им невесткой – за право опеки над его племянником Карлом. Здоровье композитора было в плачевном состоянии, да и дома у него царил хаос (каждую неделю от Луиджи в слезах уходила очередная кухарка или горничная, и он постоянно менял одно ветхое жилище за другим). Судя по отзывам современников, ЛВБ находился в полнейшей депрессии и часто бредил. Однако он быстро сумел сочинить на тему Диабелли двадцать две прекрасные вариации вальса. В тысяча восемьсот двадцать третьем году Бетховен вручил издателю окончательный вариант, который включал в себя тридцать три вариации, что было личным рекордом для Луиджи и – возможно, не так уж случайно – составляло на одну больше, чем знаменитые баховские «Гольдберг-вариации».

…Сара продолжала напевать. Подойдя к восьмому номеру, она обнаружила, что слегка пританцовывает, вальсирует, закручивая вокруг себя плащ. Где-то к четырнадцатой вариации к ней вернулось утерянное присутствие духа, а на номере пятнадцать – чувство юмора.

– Grave e maestoso! – промурлыкала Сара, вспомнив пометку на партитуре, указывающую на характер исполнения произведения, которая просто-напросто означала «Серьезно и величественно!».