И в конце он сказал: «Но я в это не верю. Сдохну и всё на этом». Он бросил сигарету на землю, помял ногой, присыпал землёй.
***
Мы часто приходили на кладбище к усопшим родственникам. Убрать грязь, посадить цветы, где-то что-то покрыть лаком или краской. В один из таких дней я гулял по кладбищу, а там стояла женщина и с кем-то оживлённо разговаривала. Повышала голос, понижала голос, махала руками.
«Сумасшедшая». Так я подумал.
Но потом она увидела меня и сказала, что имеет полное право говорить с усопшими. «Они ведь не умерли».
Ей казалось, что люди, лежащие в земле, способны нас понимать, они тоже жаждут общения, их тоже беспокоят разные вопросы.
«Один вот жалуется, что вандалы в очередной раз спилили кусок забора и сдали на металлолом. Другая жалуется на цыган, говорит, что они съедают всё её конфеты. Третий же вообще змей боится. А они ползают по его могиле и шипят. Вот так. Главное уметь слушать, тогда и мёртвые с тобой будут говорить. Они не только там (её рука указывает на землю), они ещё и тут (рука её показывает на сердце)».
После этих слов женщина перекрестилась и пошла в сторону выхода. А я так и смотрел ей вслед. Теперь у меня появилась ещё одна точка зрения на смерть. С каждым разом суть проблемы менялась.
«Есть смерть или нет?».
Я осмотрел ряды могил и в сердцах зачитал:
«О, смилуйся над немощным рабом; Который искони Тебе был верен; А нынче в Твой обетованный дом; Скребется, схожий с изнуренным зверем!».
Эпилог
Я вышел из здания филармонии. Буквально 10 минут назад отгремел пышный концерт. Классика. Неумирающая классика. Но и в этом чувствовалась нотка фальши. Люди пришли сюда по приглашению. Многие ли пришли по зову сердца? Я сидел примерно в центре зала, концентрируя внимание на музыке. И за моей спиной постоянно шикали. «Ш». Шипящий звук шипел где-то сзади, раздражая мой слух.
Одни люди что-то обсуждали (не концерт), другие люди их осуждали (во время концерта). Их слова, шики, шёпоты вклинивались в музыку. Размывали её, превращали в очередной акт симуляции. Дымка прекрасного растворялась на моих глазах. Так растворялось всё вокруг: смысл, любовь, надежда. Эти вещи были погребены под слоем пепла. И добраться до них не так просто.
Я вышел из здания, а жизнь мне сама подкинула метафору. Скрасила вечер вычурным эпитетом. Позволила поразмышлять.
Город завернулся в туман, смог объял город, придушил его коленом. И теперь можно было видеть лишь частичку окружающего меня мира. Мне сразу показалось, что это нечто знакомое. Что смог – это наш постоянный спутник. Туман, смог, копоть – скрывают тропы, прячут от нас входы и выходы, заставляют нас врезаться в неровные углы.
В Астрахани часто что-то горело. Первобытная жажда огня, попытка раствориться в нём. Я выхожу из дома в 8 часов утра, а дворники жгут мусор. Ритуальные и погребальные костры. Плато из прошлого, стоянка первобытных людей. Такие кострища я видел на кладбищах, на пляже, на окраинах. Мы всё ещё в заложниках у огня. Он готов в любой момент пожрать нас, если мы не будем приносить ему жертвы.
Дым клубится, мерцает, проникает в мои лёгкие. А я уже иду по одной из самых неприятных улиц. Здесь можно сэкономить, тут можно отвоевать для себя пару лишних минут. Ценой душевного здоровья. Дома стары и разбиты, улицы вымощены мусором, зубоскалятся тощие псы. Красные огоньки горят в ночи. Не кричи. Это только раззадорит их.
Я иду по улицам, стараясь не смотреть по сторонам, но что-то мешает мне. Пелена застилает глаза, не даёт мне нормально видеть, плотный дым заползает в мой рот. И спустя пару шагов я растворяюсь в центре локальной катастрофы. На моих глазах горит деревянный дом. Двухэтажный, в преклонном возрасте, но с кондиционером (старого образца). Он трещит и говорит что-то. Но его слова – сплошные помехи. Вокруг стоят тихие люди.
Огонь зачаровал их. Приковал к дому любопытные взгляды. Пожарники обступили его полукругом, их глаза впились в оранжевый танец, они смотрят, как танцует всепожирающий огонь. Огонь, про который они так много знают. Огонь, который так много пожрал. Он ненасытен.